Среди увлечений писателя Леонида Андреева ("Красный смех", "Дневник Сатаны") были фотография и живопись. Особенно Андрееву нравилось перерисовывать фантастических существ с капричос Гойи. Знаменита и картина "Один оглянулся" (1912), которую часто ошибочно именуют "Старухи и мертвец":
![]()
"Свое понимание человека в реальном и ирреальном мире Андреев дает в пастели 1912 г. «Один оглянулся» (Собрание Пушкинского Дома, Санкт-Петербург). Картина выдержана в зеленовато-серых тонах с красно-багровыми всполохами и изображает замкнутое пространство: массивные, уходящие ввысь стены, зарешеченное окно приоткрывает огненно-кровавый мир. По вымощенной дороге (ближайшие к зрителю камни – человеческие головы) идет вереница фигур в серых покрывалах, внешним обликом похожих на людей. Налицо все символы Андреевского творчества – стена, железная решетка, дорога, город, свет и тьма, черное, серое и красное. Один оглянулся – на зрителя смотрят глубоко запавшие глазницы черепа. Что это? Вечная тайна человеческого бытия, сумрачных глубин духа, которая, приоткрываясь на мгновение, остается столь же загадочной и непостижимой, как маска Оглянувшегося? Аллегория пути человеческого духа в бесконечных лабиринтах мироздания? Мистическое предчувствие грядущих катастроф? Или мистический опыт автора?
«Как всегда, я только ставлю вопросы, но ответа на них не даю», - писал Андреев."
Увиденный «тот мир» Андреев пытается зафиксировать не только в художественных произведениях, но и в фотографии и живописи. Начиная с 1910 г., он создает серию экспериментальных фотографий, в которых, наряду с реальными людьми и вещами, присутствуют призраки. Так, на фотографии праздничного обеда по случаю именин его жены А.И.Андреевой среди гостей стоит призрак, сквозь изображение которого просвечивает окно. На фотографии «Таинственная голова» Андреев запечатлел сам себя в виде призрака, освобожденного от телесной оболочки и сливающегося с массивным деревянным креслом. (с) buninlib.orel.ru
Не случалось ли вам гулять по кладбищам?
Есть своя, очень своеобразная и жуткая поэзия в этих огороженных, тихих и заросших сочной зеленью уголках, таких маленьких и таких жадных.
День изо дня несут в них новых мертвецов, и уже вот весь живой, огромный и шумный город перенесен туда, и уже народившийся новый ждет своей очереди,- а они стоят, все такие же маленькие, тихие и жадные. Особенный в них воздух, особенная тишина, и другой там и лепет деревьев - элегический, задумчивый, нежный. Словно не могут позабыть эти белые березки всех тех заплаканных глаз, которые отыскивали небо между их зеленеющими ветвями, и словно не ветер, а глубокие вздохи продолжают колебать воздух и свежую листву.
Тихо, задумчиво бредете по кладбищу и вы. Ухо ваше воспринимает тихие отголоски глубоких стонов и слез, а глаза останавливаются на богатых памятниках, скромных деревянных крестах и немых безвестных могилах, укрывших собой людей, которые немы были всю жизнь, безвестны и незаметны. И надписи на памятниках читаете вы, и встают в вашем воображении все эти исчезнувшие из мира люди. Видите вы их молодыми, смеющимися, любящими; видите вы их бодрыми, говорливыми, дерзко уверенными в бесконечности жизни.
И они умерли, эти люди.
Но разве нужно выходить из дому, чтобы побывать на кладбище? Разве не достаточно для этого, чтобы мрак ночи охватил вас и поглотил дневные звуки?
Сколько памятников, богатых и пышных! Сколько немых, безвестных могил!
Но разве нужна ночь, чтобы побыть на кладбище? Разве не достаточно для этого дня - беспокойного, шумного дня, которому довлеет злоба его?
Загляните в душу свою, и будет ли тогда день или ночь, вы найдете там кладбище. Маленькое, жадное, так много поглотившее. И тихий, грустный шепот услышите вы - отражение былых тяжелых стонов, когда дорог был мертвец, которого опускали в могилу, и вы не успели ни разлюбить его, ни позабыть; и памятники увидите вы, и надписи, которые наполовину смыты слезами, и тихие, глухие могилки - маленькие, зловещие бугорки, под которыми скрыто то, что было живо, хотя вы не знали его жизни и не заметили смерти. А может быть, это было самое лучшее в вашей душе...
Но зачем говорю я: загляните. Разве и так не заглядывали вы в ваше кладбище каждый день, сколько есть этих дней в длинном, тяжелом году? Быть может, еще только вчера вы вспоминали дорогих покойников и плакали над ними; быть может, еще только вчера вы похоронили кого-нибудь, долго и тяжело болевшего и забытого еще при жизни.
Вот под тяжелым мрамором, окруженная частой чугунной решеткой, покоится любовь к людям и сестра ее, вера в них. Как они были красивы и чудно хороши, эти сестры! Каким ярким огнем горели их глаза, какой дивной мощью владели их нежные белые руки!
С какой лаской подносили эти белые руки холодное питье к воспаленным от жажды устам и кормили алчущих; с какой милой осторожностью касались они язв болящего и врачевали их!
И они умерли, эти сестры, от простуды умерли они, как сказано на памятнике. Не выдержали леденящего ветра, которым охватила их жизнь.
А вот дальше покосившийся крест знаменует место, где зарыт в землю талант. Какой он был бодрый, шумный, веселый; за все брался, все хотел сделать и был уверен, что покорит мир.
И умер - как-то незаметно и тихо. Пошел однажды на люди, долго пропадал там и вернулся разбитый, печальный. Долго плакал, долго порывался что-то сказать - и так, не сказавши, и умер.
Вот длинный ряд маленьких бугорков. Кто там?
Ах да. Это дети. Маленькие, резвые: шаловливые надежды. Их было так много, и так весело и людно было от них на душе,- но одна за другой умирали они.
Как много было их, и как весело было с ними на душе! Тихо на кладбище, и печально шелестят листьями березки.
Пусть же воскреснут мертвецы! Раскройтесь, угрюмые могилы, разрушьтесь вы, тяжелые памятники, и расступитесь, о железные решетки!
Хоть на день один, хоть на миг один дайте свободу тем, кого вы душите своей тяжестью и тьмой!
Вы думаете, они умерли? О нет, они живы. Они молчали, но они живы.
Живы!
Дайте же им увидеть сияние голубого безоблачного неба, вздохнуть чистым воздухом весны, упиться теплом и любовью.
Приди ко мне, мой уснувший талант. Что так смешно протираешь ты глаза - тебя ослепило солнце? Не правда ли, как ярко светит оно? Ты смеешься? Ах, смейся, смейся - так мало смеху у людей. Буду с тобой смеяться и я. Вон летит ласточка - полетим за нею! Ты отяжелел в могиле? И что за странный ужас вижу я в твоих глазах - словно отражение могильной тьмы? Нет, нет, не надо. Не плачь. Не плачь, говорю я тебе!
Ведь так прекрасна жизнь для воскресших!
А вы, мои маленькие надежды! Какие милые и смешные личики у вас. Кто ты, потешный, толстый карапуз? Я не узнаю тебя. И чему ты смеешься? Или сама могила не устрашила тебя? Тише, мои дети, тише. Зачем ты обижаешь ее - ты видишь, какая она маленькая, бледненькая и слабая? Живите в мире - и не кружите меня. Разве не знаете вы, что я тоже был в могиле, и теперь кружится моя голова от солнца, от воздуха, от радости.
Пришли и вы, величавые, чудные сестры. Дайте поцеловать ваши белые, нежные руки. Что я вижу? Вы несете хлеб? Вас, нежных, женственных и слабых, не испугал могильный мрак, и там, под этой тяжелой громадой, вы думали о хлебе для голодных? Дайте поцеловать мне ваши ножки. Я знаю, куда пойдут они сейчас, ваши легкие быстрые ножки, и знаю, что там, где пройдут они, вырастут цветы - дивные, благоухающие цветы. Вы зовете с собой? Пойдемте.
Сюда, мой воскресший талант - что зазевался там на бегущие облачка? Сюда, мои маленькие, шаловливые надежды.
Стойте!..
Я слышу музыку. Да не кричи же ты так, карапуз! Откуда эти чудные звуки? Тихие, стройные, безумно-радостные и печальные. О вечной жизни говорят они...
...Нет, не пугайтесь. Это сейчас пройдет. Ведь от радости я плачу!
Ах, как прекрасна жизнь для воскресших!
