Эта рекламная серия фотографий "Анри Робен и призрак" сделана фотографом Эженом Тибо в 1863 году. Она носит очевидно юмористический характер и рекламирует шоу французского иллюзиониста Анри Робена, который давал «фантасмагорические» представления, во время которых являлись призраки.




Теда Бара (англ. Theda Bara, 29 июля 1885 — 7 апреля 1955), урождённая Теодосия Барр Гудман — американская актриса, звезда немого кино и секс-символ конца 1910-х годов. Промоутеры актрисы распространяли мнение, что её имя — это анаграмма фразы Arab Death (то есть арабская смерть), однако на самом деле Теда — это укороченная форма её настоящего имени, а Бара — среднее имя её бабушки со стороны матери.
Сохранились фотографии Теды, на которых она позирует со скелетом, змеями, хрустальными магическими шарами и прочими романтическими атрибутами.
Фото были сделаны для рекламы фильма "A Fool There Was" (1915). Название фильма — строчка из стихотворения Киплинга "The Vampire" (в русском переводе "Дурак"), рассказывающего совсем не о вампире, а о женщине–вамп, что на сленге тех лет было синонимом коварной и жестокой обольстительницы.




Серия работ "Fool Death, My Playmate" (1922) известного австрийского фотографа Франца Фидлера (1885-1956).
Студия Фидлера была разрушена при бомбардировке Дрездена в 1945 году. Сохранилась лишь небольшая коробка с фотографиями.


+Стереокарты "Les Diableries"+

+Ирина Ионеско+

+Старинные немецкие открытки+

+“Death and the Lady”, 1906+


Напоминаем о наших прекрасных фотохранилищах: Старые открытки и фотографии кладбищ, Антикварные открытки на Хэллоуин, Ретро-Хэллоуин:.

Ясновидящая Джоан Витте родилась в 1775 году. Люди часто обращались к ней за предсказаниями и лечением. Для целительства она брала куски ткани с одежды больных людей и привязывала их к дереву. Когда ткань вместе с растением начинали гнить, болезнь исчезала.
Характер знахарки начал меняться с развитием абсцесса зуба мудрости. Из-за боли женщина стала очень агрессивной. Кроме ссор с людьми в общественных местах, Джоан стала участвовать в боях, демонстрируя недюжинную силу. Стали поговаривать, что она одержима дьяволом. Но в городскую тюрьму Бодмина она попала не из-за колдовства, а в результате многочисленных нарушений общественного порядка. Джоан скончалась от пневмонии в возрасте 38 лет, не дожив до суда.

Тело Витте не было предано земле и было использовано во всевозможных мероприятиях. Позже скелет был выставлен в музее колдовства в Боскасле (Коорнуолл), где пробыл почти 40 лет. Через какое-то время в музее поселился проказливый полтергейст.
В ходе спиритического сеанса было установлено, что это бунтует дух Джоаны, которая желает обрести покой. Останки женщины были захоронены в лесу рядом с уединенным церковным погостом в Боскасле в 1998 году.

Довелось побывать в городе Пафос, что на острове Кипр, где имеет место археологический парк "Гробницы царей". Археологический парк это музей под открытым небом. Большая область между дорогой и морем, на которой находится то, что осталось от римских и более ранних эллинских захоронений в скалах. Никаких тел, гробов и элементов декора не сохранилось, только помещения с редкими колоннами, ниши в стенах и полу.



1. Как добраться, что брать с собой.

От т.н. "туристической зоны" т.е. гавани города к гробницам идёт 615 автобус. Проезд днём 1.5 евро. учтите, что остановка по требованию и объявлять её водителю скорее всего будет лень. Следите за левым бортом. Входные билеты недорогие, хотя в 2017 у них ожидается всеевропейский культурный слёт, что может сказаться.
Обуваться и одеваться следует в расчёте на несколько часов брожения по камням, песку и колючкам под палящим солнцем при температуре +30 (в октябре). С собой брать всё, что вы будете пить и на что снимать/фотографировать при свете солнца и во мраке подземелий (изредка). Если есть, стоит взять хороший фонарь. Учтите, что единственный в округе туалет и единственное мусорное ведро находятся на входе. После турникета. Вся тень, в которой вам может понадобиться отдохнуть, находится в самих гробницах или под редкими деревьями. От моря территория парка отделена забором, так что отдыхающие могут полюбоваться на вас по пути в свой отель.


2. Что посмотреть.

Глубокие колодцы закрыты решёткой, а в одной из гробниц существуют вполне современные решетчатые ворота. В остальном ходить можно где угодно. Более того, благодаря усердию древних прорубателей ниш под тело в одну из гробниц можно пролезть из другой. Я не пробовал, но уверен что есть люди у котороых это может получиться.
Большие гробницы снабжены планом и коротким текстом на греческом и английском. Их где-то 8. Остальные просто есть в том виде, в каком они дошли, только очищенные от современного мусора.















Также на территории парка в отдельном месте есть во множестве сложенные из камней башенки, одиночные и целым "городом" в человеческий рост.




















Как таковых дорожек нет, есть тропинки. Большие пронумерованные гробницы видны издаля и отмечены на плане местности, что напротив входа. В самом левом крае территории, что ближе к "Элизиуму", если пройти через колючки, можно обнаружить несколько гробниц, но по большей части они засыпаны почти под потолок или вход в них зарос колючками.

































В больших гробницах есть колонны (скорее всего восстановленные т.к. согласно некоторым источникам в средние века османы додумались реквизировать их для постройки мечети), колодцы для воды (закрыты решеткой, есть ли там вода выяснить не пробовал), редкая сохранившаяся настенная резьба


3. Как выбраться.
Выход там же где и вход. Хотя, если вдруг вы поселились в соседнем отеле "Элизиум", то специально для вас в заборе есть турникет на выход к отелю. Я не проверял его работоспособность.
Обратно к гавани вас увезёт тот же 615-й автобус с остановки на той стороне, чуть вправо за рыбной таверной. Кстати, там вкусно кормят. Учтите, что к ночи проезд дорожает на 1 евро.

Давно у нас не было старых добрых постов о мистических кладбищах США. Сегодня речь пойдет о штате Массачусетс.
О других мистических кладбищах штата:



Известно, что женщина умерла при родах в возрасте тридцати девяти лет. Клара похоронена на семейном участке вместе со своими родителями и мужем.
У ног статуи часто можно увидеть сожженные свечи, письма и цветы от поклонников Клары. Якобы однажды одна женщина взяла с могилы несколько камешков, чтобы покойница помогала ей в жизни, однако наоборот последовала полоса неудач. Камни были возвращены на месте. Никто не посмеет не уважать Клару.
Нет очевидных доказательств, что Клара занималась тёмными делами, однако согласно легенде, её повесили за колдовство и перед смертью она пообещала вернуться впоследствии и отомстить за себя семьям убийц. Вроде бы даже с Кларой захоронен список фамилий, которых она наведает первыми после смерти, причем если с Клары окончательно спадет платье (которое еле держится и сейчас), значит, перед ней действительно родственники её жертв, тогда же их не минует её кара. Загвоздка этой истории в том, что Клара Лилли умерла никак не в 1600-е, а в 1800-е, ну какие убийства ведьм?
Нестыковка в веках, однако, не останавливает её поклонников от спекуляций на том, что Клара однажды возродится в теле полого дерева. Смейтесь, только вот при более внимательном осмотре кладбища вы увидите, что его работники срубают любое дерево, начинающее "стареть". Разумеется, это делается из соображений безопасности (такое дерево- бомба замедленного действия при любом сильном ветре), однако где гарантия, что они сами не верят в то, что его остов не может послужить основой для воскрешения ведьмы?
Своими каменными глазами Клара смотрит, однако, не в пустоту, а на своего "защитника" - прямо напротив её склепа находится могила с каменным львом, с которым она перекрещивается взглядом.
Насчет платья тоже интересная история, уже сейчас наблюдатели поговаривают, что оно сползает все ниже и ниже с каждым годом и когда оно спадет до её талии и образ Клары станет совсем уж скандальным, тогда же она и воскреснет.
Могила Клары является местной достопримечательностью, посетители делятся впечатлениями от посещений: у кого-то резко заболела голова на этом месте, у кого-то не могла завестись машина. Судя по всему, ведьма Бонни вкладывает в каждого посетителя частичку себя.


Этот заброшенный участок земли когда-то был печально известной свалкой безумного доктора Адамса, который утилизировал здесь плоды своих неудачных (и наиболее необычных) экспериментов по скрещиванию домашних животных (просто доктор Альфонс Мефесто какой-то).
Рассказывают, что поздней ночью здесь можно увидеть призрачные силуэты легендарных черных канарских свиней. Под звуки призрачного смеха они танцуют в тени скелетов погибших ив.
N. Of Wheelwright Rd On South Street
Athol, Ma 01331, Worcester County
GPS: 42.5918620, -72.2346960


Изначально на кладбище хоронились франкоговорящие канадцы, к которым позже присоединились ирландцы. И хоть местная церковь датируется 1885 годом, найти могилы раньше 1900 не удается. Кладбище действующее и имеет вполне себе современный вид.
Рассказывают, что здесь обитают привидения Дорис, девочки двух лет, и её родителей. О появлении Дорис говорит звук детских шагов, который внезапно раздается на аллеях кладбища и так же внезапно исчезает.
Другая легенда связана с могилой семейства Dousette, которая раньше по ночам светилась зеленым. Ученые, приехавшие изучать свечение, сдвинули плиту и в течение нескольких дней она светилась уже красным, а потом все исчезло. Хотя есть очевидцы, которые утверждают, что явление иногда происходит и в наши дни. Ученые же постановили, что свечение обусловлено сочетанием растительности на камне и светом фар от пролегающей мимо трассы.
В интернете можно встретить разные вариации легенды об этом надгробии. Где-то написано, что могилу можно найти в районе большого железного креста. А где-то таинственным объектом свечения фигурирует сам крест.
Кладбище граничит с лесом, из которого иногда выходит странного вида мужчина, предлагающий научить тому, как выйти на контакт с духами.


По ночам здесь можно столкнуться со злым фантомом висельника. Учитывая, что кладбище находится в лесу, то вы скорее всю ночь потратите на поиск того-самого-жуткого-дерева (вам будет нужна сосна, а там их тьма). Хотя поговаривают, что вам просто надо сказать: "Руди, дай мне знак", и все перед вами явится.

+немного фото+
Похожее фантомное явление можно встретить и на Lake Dennison Camp Grounds cemetery (Winchendon). Там на дереве раскачивается Вилли - очень сердитый призрак висельника.


Пр легендам, здесь есть могилы людей, умерших от опытов, которых над ними ставили. Призраки в инвалидных колясках не любят быть обнаруженными и кидаются в ночных посетителей камнями.
На карте такого кладбища не обнаружил. Есть школа с таким названием (Cuniff) и уже рядом с ней есть кладбище Ridgelawn Cemetery. Быть может, речь идет о нем.


По ночам у входа прогуливается женский призрак, а вот в глубине обитает странное существо (возможно человеческое) с серой кожей.
Еще один интересный объект связан с местным госпиталем - Tewksbury State Hospital Cemetery.
Фото: 1.и 2.


Очень старое и маленькое кладбище, окруженное невысокой каменной стеной.
Здесь видят призрак женщины со светлыми волосами и в белых одеждах. Иногда еще встречается быстро движущаяся черная фигура.
Часто отмечают и надгробие в виде стола на могиле четырех женщин, которые умерли в течение нескольких дней друг за другом. Вроде бы именно около него женская фигура исчезает.

-The "Hidden Cemetery", off Flynt Street, Palmer -
Это маленькое заброшенное кладбище с могилами 17 века является домом для "Человека-фонаря". Призрачная мужская фигура ходит среди могил с фонарем.

-Mount Hope Cemetery, North Attleboro-
Здесь шалит статуя Иисуса. Она иногда выделывает юморные танцевальные движения, когда посетитель смотрит на нее издали.



-Old Hill Cemetery, Newburyport-
Это старейшее кладбище открыто 24 сутки, поэтому находится в ужасном состоянии. В 1984 пьяные подростки проникли в склеп семьи Пирс и осквернили тела, найденные там.

Бездомные часто используют столоподобные надгробия в качестве кроватей. Призракам есть от чего злиться.
Самым известным захоронением является могила женщины, умершей от удушья (подавилась горошиной).
Еще есть рассказы о лабиринте туннелей под холмом, на котором располагается кладбище. Возможно он даже доходит до центра города.

Посетителям, страдающим коулрофобией (боязнью клоунов) навсегда заказан вход в Калифорнийский Институт Анормальных Искусств (ночной клуб с музеем-паноптикумом). В клубе в герметичном стеклянном гробу находится забальзамированное ртутью и мышьяком тело клоуна по имени Achile Chatouilleu. Achile родился 3 февраля 1866 и умер от хронического нефрита 13 января 1912 года. В завещании он попросил выставить свое тело на обозрение в гриме и костюме, в котором проработал свою жизнь.
Кто-то говорит, что на самом деле маска клоуна восковая, она скрывает под собой неприглядное лицо трупа. Кто-то узнает в клоуне покойного ливийского лидера Муаммара Каддафи. Кто-то находит сходство с неведомой зловещей силой, героем романа Стивена Кинга “Оно”, принимающей облик клоуна-убийцы Пеннивайза, и всерьез надеется, что никому не придёт в голову вскрыть саркофаг, иначе человечеству конец.
Владельцы клуба имеют отношение к шоу-бизнесу и коллекционируют реквизит для различных шоу, в том числе цирковых. Они утверждают, что лишь арендовали гроб на полгода в 2002 году, но родственники “забыли” его вернуть. Цену сделку отказываются сообщать, однако намекают, что это было недешево, а оформление бумаг заняло 4 месяца. “Мы уверены, что это настоящий труп: ногти на пальцах выглядят слегка разложившимися, а в носу было много густых черных волос, как можно такое подделать? Хотя, в конце концов, мы в Голливуде, так что всё возможно. В интернете мы практически не нашли сведений о существовании такого человека, разве что прижизненные фото и афиши, на которых якобы упоминается имя нашего героя. Однако у нас на руках официальный сертификат о смерти, в котором говорится о смерти “клоуна на пенсии”. Мы не раскрываем имён его родителей, иммигрантов из Шотландии, как и имён потомков, однако мы всё же не уверены, что сертификат — не фальшивка.” Джефф Мюррей, владелец передвижных шоу, к которому за комментариями обратились журналисты, утверждает, что знаком с семьей клоуна и они являются цыганами, скорее всего работающими в цирке или занимающимися гаданием.
Единственным способом разрешить загадку было бы вскрыть гроб и провести аутопсию, однако ядовитые бальзамирующие вещества могут привести участников к летальному исходу. К владельцам также обращался канал National Geographic TV с предложением сделать мумии рентген, однако окончательное решение остается только за семьей.
Кристин Куигли, написавшая несколько книг об исследовании смерти, считает, что мумия скорее всего настоящая (при этих словах клоун сел бы от радости в гробу и начал бы разбрасываться конфетти). “Гораздо сложнее было бы сделать такую правдоподобную подделку. Больше меня смущает предыстория мумии и её происхождение. Я никогда не слышала о ней [напоминаем, Куингли написала книгу “Современные мумии: сохранение человеческого тела в 20-м веке”], но я встречала сфабрикованные истории, придуманные в популярных в начале 20-го века передвижных цирках. Иногда владельцы покупали невостребованные родственниками тела в местных моргах, которые потом сами бальзамировали для участия в шоу и придумывали необычную биографию. Иногда морги наоборот сами сохраняют покойников. Известен случай одного американского морга, хранящего тело некоего Джорджа Стайна, скончавшегося в 20-х годах прошлого века. При переезде в новое здание они не похоронили, а забрали тело с собой.”
Всё это лишь на пользу лишнему пиару клуба, ведь газета LA Weekly упомянула его в списке “Лучшее в Лос-Анджелесе в 2006 году” в категории “Лучшее место для поиска мёртвого клоуна”. Источник


See Uey Sae Ung - печально известный серийный убийца из Таиланда. Его мумия выставлена в музее судебной медицины Songkran Niyomsane в Бангкоке. Забальзамированный формалином труп Юна имеет коричневый цвет кожных покровов (в тайской прессе цвет часто сравнивают с цветом таракана). Пустые глазницы, так же как и отверстия от пуль пулемета палача, заполнены белым парафином. В одном зале с Юном расположены трупы ещё нескольких насильников.
"Не оставайся на улице после наступления темноты или призрак Си Уэ съест тебя", - именно так пугали тайских детей в 60-х годах прошлого века. Каннибал Си Уэ остался в фольклоре легендой о сверхъестественном существе.
Загадочным демоном в жизни оказался бедный китайский эмигрант, устроивший марафон убийств в Бангкоке и некоторых близлежащих провинциях. Особенно он любил вкус детей. Сейчас сложно подсчитать точное количество его жертв, но Юн заявлял, что убил и съел где-то от пяти до восьми детей. Слухи говорят, что в его “меню” входили и взрослые, однако сторона обвинения не нашла этому доказательств.
Итак, возвращаемся в 1958 год. Отец убитого мальчика застает Си Уэ Юна за обедом (жаркой тела маленького мальчика), его немедленно арестовывают. Юн дает признания полиции. Оказывается, он приехал с Хайнаня, первое время перебивался чернорабочим, рикшей и выращивал овощи. На родине он был солдатом и боролся против японских захватчиков во время Второй мировой войны.
Некоторые полагают, что именно на полях сражений в Хайнане Юн прошел путь превращения из человека в монстра (в 1937-1945 гг. Япония и Китай находились в состоянии войны). Профессор Сомчай Полимке, бывший руководитель отдела криминалистики старейшей больницы Бангкока Сирирай, утверждает, что военные командиры Юна приказали войскам съесть печени убитых противников, чтобы забрать их силы и мощь. Сцены из фильмов показывают молодого солдата, одинокого и страдающего от голода, в окружении убитых товарищей по оружию. Как может выжить человек в такой ситуации? Только питаясь человеческой падалью. Признания китайца шокировали Тайланд и породили легенды о бугимене, охотящемся за душами тайцев.
В Юго-Восточной Азии употребление в пищу печени является частью жутких обрядов черной магии. На протяжении многих веков военная пропаганда обеляла каннибализм, утверждая, что противник — не человек и нет ничего предосудительного в том, чтобы напитаться его энергией. Подобно тому, как самураи считают, что дух человека находится в его животе, поэтому ритуальное самоубийство сэппуку заключается именно во вспарывании живота.
Профессор умолкает и показывает на длинный шрам на лбу мертвеца. "Здесь вы можете увидеть надрез. После того, как Юн был казнен, ему сделали аутопсию, чтобы понять, был ли мозг каннибала “нормальным”. Таким он и оказался, никаких патологий. Но, к сожалению, это не дает ответ на вопрос о его психическом здоровье в течение всего периода убийств и до его ареста".
Местный отставной полицейский говорит, что Юн не казался ему сумасшедшим. “Для себя я решил, что его гнев был обращён ко всему миру, смешан с печалью, его ненависть выросла из сожаления о том, что он больше никогда не увидит свою родину снова. Многие китайские иммигранты того времени, вероятно, испытывали подобные предчувствия".
Экспонат "мумия" популярен не только среди туристов, но и самих тайцев. Старшее поколение, выросшее на легендах о Юне, словно загипнотизированное, не отрывает взглядов от их воплощённого детского кошмара. Молодое поколение, знакомое с бугименом только по фильмам и телевизору, удивлены его маленьким ростом. Туристы же изумлены самим фактом существования выставки, сравнивая её со средневековыми развлечениями. В конце концов, серийный убийца Тед Банди и каннибал-некрофил Джеффри Дамер совершили куда более чудовищные преступления, чем Си Юн, однако никому в голову не пришло выставлять их трупы на потеху публике.
Тем более удивительно, что загадка личности Си Юна так и остается неразрешимой. Единственной информацией в музее о нем является газетная вырезка на тайском языке, повторяющая несколько известных фактов о нем - его раннюю жизнь на Хайнане, его службу, предполагаемое количество его жертв и казнь в 1958 году - вместе с черно-белым фото из полиции, на которой человек скалит свои зубы, становясь похожим на грызуна. Но трудно правильно интерпретировать выражение его лица. Строил ли он гримасу фотографу-криминалисту, играя своей репутацией душегуба? Это сердитый взгляд озлобленного человека? Или же он больше похож на загнанную в угол крысу, рычащую от беспомощности и страха?
Профессор Сомчай улыбаясь, говорит, что "...музей может научить студентов ещё кое-чему, помимо анатомии. Например, если вы совершите подобное преступление, то закончите в таком же положении”.

Не завидуем вам, если вы в одиночку бродите в полночь где-то в Японии, ведь тогда у вас есть есть шанс пасть жертвой персонажа японского фольклора - Гашадокуро ((яп. がしゃどくろ, "голодающий скелет", также известного как Одокуро).
Скелет в 15 раз выше человека и состоит из костей людей, умерших от голода. Он ступает так мягко, что заметить его присутствие можно только в самый последний момент, а люди, которые становятся объектами нападений, слышат в ушах чрезвычайно громкий звон колоколов. Говорят, что скелеты способны становиться невидимыми и неуязвимыми, однако синтоистские амулеты могут это предотвратить.
Если Гашадокуро найдет вас, он схватит вас своей костлявой рукой, поднимет над землей и выпьет вашу кровь, предварительно оторвав вам голову.


Пишет oni-fukucho:
Призрачные киты бакэкудзира и связь синтоистских верований с китами.

Легенда о Великом Белом Ките тут же вызывает ассоциации с Моби Диком, однако белый кит, о котором пойдет речь, обладает таким окрасом не благодаря своей коже, а лишь потому, что представляет из себя китовый скелет. Иными словами, бакэкудзира - это огромный китовый скелет, таинственным образом появляющийся в прибрежных водах Японии.
Что же такое бакэкудзира на самом деле - чудовище? Призрак? Или божество? Ответ может показаться довольно-таки неоднозначным, как и в случаях с другими ёкаями.

Бакэкудзира - слово совершенно оsкновенное, если вспомнить, как образуются в японском языке названия многих других ёкаев.
化 (бакэ) - дает знконнотат оборотничества, 鯨 (кудзира) - означает "кит".
Вот и получается "кит-оборотень", "кит-призрак".



Одной дождливой ночью нечто огромное и белое появилась на побережье у острова Окино, что в нынешней префектуре Симанэ.
Рыбаки из близлежащей деревни следили за странным объектом и, наконец, осмелев, приблизились к нему на лодке, чтобы раcсмотреть получше. Посудив по размеру, они решили, что то был кит, но таких китов они отродясь не видели. Когда они налегли на весла и приблизились вплотную, то увидели, что над волнами стелется яркое сияние, а вода - будто бурлит от количества рыбы.
Источником сияния был огромный белый кит. Один из испуганных рыбаков бросил в него гарпун - но тот прошел сквозь тело кита, не оставив раны.
Дождь слепил глаза рыбаков, но они присмотрелись к чудовищу - и увидели, что перед ними плыл над волнами огромный скелет, лишенный кожи и мяса - однако живой.
Рыбаки перепугались до смерти, когда разглядели и рыб, которыми кишели воды - такой рыбы они никогда не видели. Птицы, метавшиеся огромными стаями по небу, тоже оказались им незнакомы.
И вот вдали рыбаки увидели остров, которого тоже раньше не замечали: и они бросились к нему, надеясь найти укрытие. Однако стоило им приблизиться - и видение растаяло, а огромный китовый скелет, окутанный белым сиянием, вслед за ним растворился в море.
Когда рыбаки вернулись к себе домой, они решили, что им мог привидеться призрак убитого кита или какое-то неведомое божество. Но как бы то ни было, бакэкудзиру они больше никогда не видели.

История бакэкудзиры
Существует одна-единственная легенда о бакэкудзире, и на этом ограничиваются все знания об этом ёкае.
Даже при том, сколько обычно бывает региональных версий подобных историй, про призрачного кита существует только одна. Вероятно, этого ёкая придумали уже в современности: в старинных сборниках его нет, у Ториямы Сэкиэна о нем тоже ничего не значится.
Единственный источник, где он упоминается - это одна из книг Мидзуки Сигэру.
И все же с призрачными китами не все так скучно и просто. В Японии издавна поклонялись божествам в обличии китов или даже китовым костям, что прекрасно вписывается в концепт бакэкудзиры.

В те далекие времена, когда большие судна, способные пересекать океаны, были еще недоступны для японцев, рыбаки редко могли заплыть на своих лодках дальше прибрежных вод Японии.
Киты, выбрасывавшиеся иногда на берег, казались для них чем-то удивительным. Конечно, они и охотились на китов: с гарпунами нападали на него, заманивая на мелководье. Но, пусть даже японцы и знали о китах, понять, зачем огромному созданию выбрасываться на берег, они не могли. Если же такое случалось - труп спешили разделать тут же, пока мясо было пригодным для пищи. Поэтому со временем кит, выбросившийся на берег стал ассоциироваться с огромной удачей и даром богов: ведь такое событие могло прокормить целую деревню. Сама туша, к слову, была самой мелкой радостью: если кит приплывал в какое-то место, его, как правило, сопровождали целые косяки рыб.


Так кит стал ассоциироваться с достатком и изобилием, и китов стали считать синтай - божествами во плоти (神体. Так зародилось верование, особо распространенное в рыболовецких деревнях - вера в Хётякусин (漂着神, дословно - "Божество, выброшенное на берег") или Ёриками Синкё (寄り神信仰 - "Верование в приходящего ками")


Кит и Эбису

Культы, о которых шла речь, были довольно примитивными. Единственным, о чем молили их последователи - так это о том, чтобы им были посланы еще киты. Как всегда, вышло так, что культ перерос в более значимое верование. Поскольку китобойные промыслы всегда считались опасными, китов стали рассматривать как благих ками, способных обратиться и дурными. Поэтому им молились, чтобы усмирить их гнев. Ужасные морские бури и плохой улов тут же записывали на счет разгневанных морских божеств.
Шло время, культ поклонения киту сросся с культами более популярных божеств, как, например, Эбису. Изначально китов даже считали посланниками бога Эбису, потом они стали считаться его инкарнациями. Поскольку японцы верили, что киты обладали силами контролировать море и рыбу, рыбаки начали носить с собой изображения бога Эбису в образе кита, чтобы тот одолжил им часть своей мощи.

Раз уж божество во плоти служило пищей простым смертным, напрашивается логичный вопрос - а что же делали с останками, непригодными для еды? Конечно же, их достойно хоронили. Кита разделывали, а все оставшееся хоронили в кургане. Такие курганы называют "кудзира-цуга" (鯨塚 - "китовый курган"). Как правило увенчивались такие курганы каким-нибудь памятным монументом, чаще всего - камнем с резьбой, каменной стелой или маленькой божницей. Нередко кудзира-цуга возводился в память о небывалом урожае, в память о котором проводили мацури или религиозные обряды, такие, как Дайхё Цуифуку (大漁追福 - "Мемориальная служба в честь великого улова"). Кроме прочего, на китовых курганах молили о безопасности в море.
На территории Японии известно около сотни мест, где есть могилы китов или памятные камни в честь китов.

О многих таких китовых курганах ходят целые легенды. Например, в городе Каракува (префектура Мияги) есть история о том, что одно судно попало в ужасный шторм, и к нему приблизилась пара огромных белых китов. Киты подплыли ближе к кораблю, подперли его с обеих сторон и так благополучно доставили к ближайшему порту. С тех пор жители Каракувы не охотятся на китов.
Есть особая легенда и у святилища Мисаки в том же самом городе. Святилище Мисаки стоит на месте древнего китового кургана, на вершине которого возвели божницу и каменный памятник.
В городе Акэхама (префектура Эхимэ) есть сразу три китовых кургана, причем один из них находится в живописном месте глубоко в горах. Святилище на месте этой китовой могилы очень древнее, стоит оно в месте, откуда открывается потрясающий вид на море. Сейчас это место находится прямо по пути национального высокогорного тракта, так что добраться до него стало очень легко.
　
Говорят, что 21 июня 1837 года огромный кит выбросился на берег близ того места. Это было как раз во время Великого Голода Тэнпо, и мясо кита спасло много людей от смерти. Деревенские жители дали киту посмертное имя, которое можно перевести примерно как "Великий Ученый Кит, Приносящий Здоровье", и похоронили его со всеми почестями. Святилище не заброшено до сих пор - местные регулярно приносят туда подношения.

К началу эпохи Эдо Япония начала заниматься морской торговлей, более того, в стране сформировалась целая китобойная отрасль. Китобои возводили официальные святилища на побережье: естественно, посвященные китам. Многие из них сохранились и по сей день. Интересно, что такие святилища, - чаще всего там основным божеством был Эбису, - устраивали и в Тайване во времена Японской Оккупации.
Особенно интересны вот такие святилища: с тории из китовых костей. Самые старинные такие тории сохранились в городе Таидзитё (префектура Вакаяма) - называют их "Вратами Эбису". Кстати, эти тории упомянул Ихара Сайкаку в своей книге "Ниппон Эитаигура" (日本永代蔵, 1688)
Так что, можно сделать вывод, что они как минимум старше 17 века.
Самые "молодые" тории из китовой кости стоят в городе Синкамигототё (Нагасаки), в святилище Кайдо-дзиндзя. Возведено святилище было в 1973 году на деньги Японской Ассоциации Китобоев.

Есть интересная легенда, в которой фигурирует кит, и родом она с Окинавы.
То, что жители главных островов Японии зовут "Дальними странами" ("Токо-но куни"), обитатели южных островов Окинавы зовут "Нираи Канаи". И об этой таинственной земле есть множество легенд.
Больше всего таких легенд связано с историей о том, как зародилось выращивание риса. Иногда рассказывают, что орел, сокол или журавль принес рисовые зернышки из Нираи Канаи в Японию. В других версиях их привозит человек, который попадал в эту далекую страну. А в самой необычной версии этой легенды рассказывается, что привез их кит.
Мизуки Сигэру в одной из своих книг пересказал эту сказку так.
Давным-давно, в Амами (нынешняя префектура Кагосима) было такое место под названием побережье Омото. Однажды на этот берег выбросился 15-метровый кит. Кит этот был одет в кимоно, а на боку у него было написано: "Из Нираи Канаи - жителям побережья Омото".
Люди полюбопытствовали и взрезали киту бок: и в брюхе у него нашли рисовые зерна.

Есть еще две истории, касающиеся бакэкудзиры, но не очень интересные.
В 1950е, мангака Мидзуки Сигэру работал над очередной историей - про бакэкудзиру, а в то время вышло так, что он ел довольно много китового мяса. У него поднялся ужасный жар, который спал, когда Мидзуки закончил свою историю. Он сам об этом рассказывал как о "проклятии бакэкудзиры".
В 1983 году в водах близ Анамидзу (префектура Исикава) был замечен целый китовый скелет, дрейфовавший по морю. В прессе тут же поднялся шум на тему "реального бакэкудзиры".


Дзигоку-Даю (地獄太夫, Jigoku-Dayu, Адская Госпожа) — куртизанка высшего ранга, героиня легенды 15 века, ставшая ученицей монаха Иккю.
Характерный наряд Дзигоку-Даю — кимоно, расписанное сценами из буддистского ада, её спутники — скелеты, призраки и демоны.
Скелеты в этом сюжете — отсылка к буддистской мифологии: царевич Сиддартха, покидая свой дворец, чтобы начать аскетическую жизнь, прошёл через комнату со спящими служанками, и ему показалось, будто он на кладбище.
Символика женского тела в буддизме в одной из трактовок — смерть и идущее за ней перерождение.
Есть и такая трактовка:
Дзигокудаю, в японской мифологии - богиня смерти, владычица загробного мира. Страх древнего человека перед могущественными силами природы воплощался в мифологических образах исполинских чудовищ.

На гравюре Таисё Ёситиси ухмыляющиеся демоны держат зеркало перед Дзигокудаю, властительницей загробного мира, которая видит свое отражение в облике скелета — это ее истинный образ.© godsbay.ru
Жизнь как произведение искусства: японские куртизанки ©А.Л. Баркова
Статья опубликована в журнал РАН "Человек", 2012, №3

Еще одно парадоксальное различие между японским и европейским отношением к куртизанкам – это тема «куртизанки и монахи». Е.Нисикава подробнейшим образом рассказывает о ритуале в императорском женском монастыре Хина-нингё (Храм кукол), где основным участником церемонии является таю – в 2009 году это была Кисараги-таю11. Куртизанке достается более значительная роль в монастырском ритуале, чем монахиням и даже самой настоятельнице, – это почти непостижимо для европейца!
Не надо думать, что подобное возможно лишь в ХХ веке. Уже упомянутая Ёсино-таю была в тесной дружбе со монахом Никкеном, видным деятелем буддийской секты Нитирен, фактически возродившим эту школу; на пожертвования куртизанки были построены центральные ворота храма Дзёсё-дзи, стоящие и по сей день. Уже упомянутая могила Ёсино-таю находится на территории этого храма.
Куртизанка, проводящая долгие беседы с монахом, – причем как в то время, когда она стала замужней дамой, так и прежде, во время ее работы в Симабаре… Как такое возможно? Нет ли здесь ханжества?
Чтобы понять это, нам надо обратиться к еще более древней истории, события которой развивались в XV веке. Возможно, время приукрасило их, превратив сначала в легенду, а затем, после создания в 1856 году пьесы театра кабуки на эту тему, – в своеобразный продукт массовой культуры. Но не вопрос достоверности фактов нас интересует: независимо от того, какой была куртизанка, о которой пойдет речь, легенда о ней отражает глубинные представления японцев о взаимосвязи юдзё и дзен-буддизма.
Эту даму звали Дзигоку-таю. Значение слова «таю» нам уже известно, а слово «дзигоку» в переводе означает «ад». Ее легко опознать по кимоно, расписанному сценами загробного судилища; либо свитой куртизанки являются скелеты, призраки, демоны преисподней. Так имя «Дзигоку» актуализировалось в изобразительном искусстве. Однако есть основания полагать, что эта (в буквальном смысле) красочная мифологизация – позднейшее переосмысление. Термин дзигоку применительно к юдзё означал женщину, работавшую индивидуально, не заключавшую контракт с владельцем «веселого дома». Возможно, именно такая женщина была прообразом куртизанки из легенды12.
Подобно Комати, обменивавшейся стихами с Фукагавой, Дзигоку-таю состояла в поэтической переписке с одним из ярчайших представителей дзен-буддизма, настоятелем храма Дайтоку-дзи – Иккю Содзоном (1394–1481). Известно, что Иккю действительно проводил много времени в «веселых кварталах» (о смысле столь эпатирующего поведения мы скажем позже); также сохранились его живописные и каллиграфические свитки, в том числе и предназначенные в подарок женщинам13, однако имя Дзигоку-таю в этом контексте не упоминается.
Легенда о ней в общих чертах такова.
Однажды Иккю, по обыкновению, пришел в «веселый дом», где работала эта госпожа, и принялся плясать с другими куртизанками. Дзигоку-таю услышала звуки сямисена и кото14, хлопки в ладоши, многоголосый смех. Она выглянула из-за ширмы, чтобы узнать, кто это так веселится. Но – о ужас! – она увидела знаменитого монаха, который отплясывал в окружении скелетов. Это так поразило куртизанку, что она стала ученицей Иккю и приблизилась к достижению Просветления.
Колоритнейшая пляска Иккю со скелетами является отсылкой к гораздо более древней легенде, относящейся к жизни Будды: когда царевич Сиддартха вознамерился покинуть дворец и стать аскетом, он прошел через комнату, где спали служанки, ­­– и ему показалось, что он на кладбище. В раннем буддизме женское тело – символ неотвратимой смерти и последующего перерождения; как видим, эта символика оставалась актуальной и спустя более чем две тысячи лет.
Однако почему легендарной ученицей Иккю становится куртизанка? Как пишет выдающийся исследователь Е.Штейнер, «женщины, жившие при гостиницах или в специальных домах любви, были погружены в непрестанную череду меняющихся связей. Опытом своей жизни они выражали непостоянство (мудзё – основное состояние мира) в сфере человеческих отношений. Ему же следовали и оставившие житейские связи монахини. Сжигавшие себя в огне мимолетных наслаждений, куртизанки оказывались, если глубже вдуматься в занимаемое ими место в социальной структуре общества, ближе к осознанию извечного закона существования – быстротекущей бренности. Они не имели привязанности к собственному дому или семье, подобно мирянам, а значит, ничто не препятствовало им жить согласно принципам мудзё и мусин15… В предельных случаях куртизанка могла отождествляться с бодхисаттвой» 16. Легко понять, почему состоянием мусин наделяется именно куртизанка: для нее свидания – повседневная работа, она парадоксальным образом оказывается чужда страсти.
Прекрасной иллюстрацией этому являются многочисленные эротические гравюры, где куртизанка, занимаясь сексом с клиентом, продолжает читать книгу, или кормить ребенка, или играть с малышом. Эта тема актуальна для японской культуры и по сей день. В нашем собрании есть современное мужское кимоно хаори, на подкладке17 которого изображен сюжет, взятый, вероятно, с гравюры18: клиент занимается с куртизанкой сексом, в то время как она кормит грудью младенца. Поражает выражение лица дамы: оно совершенно лишено эмоций, это воплощение абсолютной гармонии и спокойствия, зримая реализация принципа ва, то есть умения поддерживать внутренний покой несмотря на кипучую жизнь вокруг. При этом куртизанка принадлежит к довольно высокому рангу: в ее растрепавшейся прическе видны два из трех черепаховых гребней, свидетельствующих о статусе, футон (матрас), на котором происходит действие, обшит золотой парчой19, а на младенце надето два кимоно20 – нательный дзюбан и нарядное косоде с цветной изнанкой. Куртизанку явно занимает ребенок, а не клиент. Это кимоно в гораздо большей степени иллюстрирует легенду об Иккю и его ученице, чем собственно изображения Адской Госпожи.
Нам посчастливилось обладать раритетным свитком конца XIX века с изображением Дзигоку-таю . Атрибутом, позволяющим с уверенностью идентифицировать героиню, является учикаке (мантия), на которой изображены сцены ада; один из демонов прорисован детально.
Отдельного анализа заслуживает прическа куртизанки на картине из нашего собрания. Как уже было сказано, наряд куртизанок высокого ранга изначально был копией одежд придворных дам. То же касалось и причесок. Придворная прическа – это распущенные волосы, в эту эпоху у куртизанок они могли быть перехвачены около талии. Изображая куртизанку XV века, неизвестный21 художник следует моде того времени. Однако лобная часть прически не только не имеет никакого отношения к XV веку, она вообще не осуществима технически! – это три черепаховых гребня (которые ставятся в специальным образом приподнятые волосы, но никак не в распущенные) и лобные черепаховые шпильки, которые крепятся в особую подушечку, скрытую под прядью волос. Что это? незнание причесок таю? смешение всего и вся? Вряд ли. Скорее такую прическу следует читать как объединение двух идеограмм: знака куртизанки-таю (лобные украшения) и отсылки к прошлому (распущенные волосы).
Тема эротики и смерти в связи с Дзигоку-таю оборачивается другой стороной в легенде о том, что Иккю читал ей свой трактат «Скелеты», в котором монах-паломник видит мертвецов, ведущих себя как живые, в том числе они «занимаются любовью, ласково переплетаясь костями» 22. Круг замкнулся: куртизанки превращаются в скелетов, а скелеты предаются любви.
Завершая абрис легенды о Дзигоку-таю и личности Иккю, нельзя не коснуться такой сложной темы, как сексуальный опыт Иккю с куртизанками и, возможно, с монахинями. Е.Штейнер подробно рассматривает этот вопрос именно в ракурсе буддийской практики, поскольку на высоком уровне постижения дзен монах должен избавиться не только от привязанностей к материальным благам, но и привязанностей более тонкого порядка: «Привязанность к «чистоте» есть все-таки привязанность, тогда как истинно свободному от страстей человеку присуща гибкая естественность и способность оставаться самим собой, действуя сообразно обстоятельствам23. Разумеется, это ни в коей мере не означало распущенности. «Отпугивавший многих при жизни Иккю и ставящий по сей день в тупик тех, кому почему-либо выпадает касаться наследия мастера, «телесный дзэн» не был, разумеется, ни слабостью, ни распутством, ни победой гуманистической личности над средневековым аскетизмом. Это был религиозный опыт, преследовавший цели духовного совершенства и упрочения особого, не дуального состояния сознания» 24.
В связи с этим особое значение приобретает такая популярная тема гравюр, как бог Хотэй в окружении куртизанок. Нам уже доводилось писать об этом25.
Хотэй – это бог удачи, прообразом которого был буддийский монах, живший в Китае в IX-X веках. Непременный атрибут Хотэя – огромный мешок, часто называемый «мешок сокровищ». Популярность образа этого бога и его мешка в народной японской культуре столь сильна, что существует даже специальный идеографический орнамент на кимоно «мешок сокровищ» (им покрыта мантия учикаке куртизанки на кимоно из нашего собрания). На уровне повседневности мешок Хотэя – это удача в различных делах, а изображения Хотэя с куртизанками следует понимать как то, что веселому богу не чуждо ничто человеческое и дамы из веселых кварталов стремятся заполучить как можно больше удачи, которая затем обернется богатым и щедрыми клиентами.
Но есть и другой путь трактовки таких изображений. На философском плане Хотэй – это бодхисаттва, тот, кто ведет людей к Просветлению через освобождение от привязанностей; его мешок (содержимое которого неизвестно никому) становится символом шуньи-Пустоты, отсутствия самосущего бытия, основного понятия философии махаяны. Таким образом, сцены Хотэя с куртизанками можно читать как ряд идеограмм, где куртизанки – знак непривязанности, мешок Хотэя – Пустота, сам Хотэй – Просветление, достигаемое человеком, преодолевшим привязанности через медитацию на Пустоту.
Разумеется, глядя на различные веселые изображения Хотэя с красавицами, трудно усмотреть в них столь серьезный философский подтекст. Но именно такой этап, когда стирается разница между сакральным и профанным, высоким и низким, является одной из наивысших ступеней в дзене – «возвращением на базарную площадь». Именно об этом состоянии, о полном преодолении дуальности мироздания, говорил Иккю: «Легко войти в мир Будды. Трудно войти в мир демонов» 26.
11 Нисикава Е. Душам старых кукол.
12 Бекер Дж. Гейши: история, традиции, тайны. М., 2010. С.19.
13 Штейнер Е.С. Дзен-жизнь: Иккю и окрестности. СПб., 2006. С. 156
14 Сямисен обычно называют японской лютней, однако правомернее назвать его японской балалайкой, поскольку он трехструнный и занимал в культуре столь же низкое статусное положение. Кото – длинная напольная цитра, инструмент более высокого статуса. На гравюрах, изображающих Дзигоку-таю, часто встречается изображение скелетов-музыкантов, играющих на этих инструментах.
15 Мусин – состояние «безмыслия», «не-сознания», отсутствия волнений и вожделений.
16 Штейнер Е.С. Указ. соч. С. 98.
17 У мужской кимоно-куртки хаори расписывается только изнанка. На лицевой стороне находятся гербы, если кимоно парадное; у повседневных мужских хаори лицо лишено каких-либо элементов отделки.
18 Отсутствие подписи и печати художника позволяет предполагать, что рисунок не оригинален.
19 Футон (спальный матрас) был для куртизанки не только «рабочим местом», но предметом особой гордости и символом ее успеха. Роскошь футона была настолько значима, что в году было несколько специальных праздников «демонстрации постельных принадлежностей», где выставленные на всеобщее обозрение футоны превращались в своеобразную рекламу «веселого дома». Подробнее см. : Бекер Дж. Указ. соч. С. 97-99.
20 Для такого младенца одежда вообще не обязательна, это может быть минимальный фартучек. В данном случае два кимоно на грудном ребенке – знак богатства дамы, тяги к нарядам и, разумеется, материнской любви. Этот двуслойный шелковый наряд не имеет ничего общего с хлопковой одеждой обычных детей.
21 Подпись и печати художника находились в верхнем правом углу картины. Спустя несколько десятилетий после создания свитка, он был снят с окаймлявшего его шелка (сохранились только две полосы парчи над картиной и под ней), автограф мастера срезан, это место заклеено, и картину заново оклеили, но уже не шелком, а дешевой бумагой. Причины столь решительного скрытия авторства свитка нам, увы, вряд ли станут известны, однако можно предположить, что причиной послужили радиальные политические перемены эпохи Мейдзи, когда границы между лояльными императору и мятежниками были более чем зыбки.
22 Штейнер Е.С. Указ. соч. C. 99-100, 122.
23 Штейнер Е.С. Указ. соч. С.96.
24 Там же. С.104
25 Баркова А.Л. Веселый бог Хотей // Наука и религия. 2009, №8. С. 64.
26 Цит. по: Штейнер Е.С. Дхарма: энергия через трансмиссию.


Юрэй (Yurei) можно перевести как потусторонний дух, это призраки умерших в японской мифологии. Этноним состоит из двух иероглифов: yuu - тусклый и rei - дух. Есть еще разновидность юрэй, называется такое существо борэй (Borei) и означает "опустошенный дух". В синто души тех, кто умер собственной смертью, становятся духами предков, а души умерших насильственной смертью, становятся юрэй. При этом вне зависимости от пола умершего, юрэй являются в этот мир в женском облике. Нормальные души, в случае соблюдения всех церемоний погребения, служат защитой своим потомкам и могут встречаться с живыми в один день в году - Obon (известный праздник Бон). Юрэй появляются в случае неправильного погребения, или если человек при жизни не выполнил неких задач. Также юрэй становятся души, одержимые горем или гневом и самоубийцы или же жестоко убитые люди. Первое упоминание в литературе о мстительном привидении можно обнаружить еще на страницах "Повести о Гэндзи", написанной тысячу лет назад. Затем с обликом представителей загробного мира своих соотечественников стали знакомить авторы пьес для театра Но. В XIV-XV веках привидения и духи стали основными героями на сцене этого театра. В годы периода Эдо (1603—1868) привидения прижились и на сцене театра Кабуки. Известнейшие мастера ксилографии, например Хокусаи, посвятили этой теме свои гравюры.
Японские привидения не привязаны к конкретному месту обитания. Особый интерес юрэи испытывают к заброшенным домам, старым храмам, полуразрушенным горным лачужкам, где и поджидают запоздалого путника. В отличие от ёкаев, как правило, незадачливых, простодушных, легковерных, хотя, бывает, и зловредных, юрэи нередко являются персонажами по-настоящему страшных сказок. Иногда уже сам их облик приводит героя в ужас, ведь у привидения в женском обличье вместо лица может оказаться полупрозрачный шар с одним глазом на подбородке, а то и без глаза вовсе, или, вдруг, грациозно взмахнув рукавом, неизвестная красавица оголит свой локоть, а с него будут смотреть, не моргая, целых два или три глаза. Души этих страдальцев (воинов, брошенных жен, несчастных влюбленных), не находя покоя, бродят по земле, чаще всего вокруг мест, связанных с их гибелью, в надежде на отмщение. Их фосфоресцирующие в ночи контуры с длинными гибкими руками, но без ног, с горящими рубиновым светом глазами, как утверждают знатоки, можно довольно часто увидеть в некоторых гостиницах или в обветшавших домах, где когда-то произошло преступление, у кладбищенских ворот или затянутых ряской заброшенных прудов. А если не увидеть, так услышать их тяжелое дыхание в пустой комнате, шаги за стеной, душераздирающие стоны, перестук каблучков деревянной обуви в темном переулке.
Привидения юрэй являются неотъемлемой частью японской культуры, о них написаны целые научные трактаты, не говоря уже о многочисленных пьесах традиционных театров Но, Бунраку и Кабуки, жанре комического эстрадного рассказа ракуго, а также фильмов и аниме. Одним из распространенных видов времяпровождения в Японии эпохи Эдо было рассказывание по очереди страшных историй о привидениях. Такая игра называется Hyakumonogatari Kaidankai (Собрание ста страшных историй). В конце каждого рассказа выключали один из светильников. Так продолжалось, пока не гасло все освещение, то есть пока не создавалась благоприятная обстановка для появления настоящего привидения юрэй.
В Японии сезон привидений - лето. Считается, что о привидениях рассказывают летом, поскольку стоит ужасная жара, а от страха, как известно, холодеют. Существует и предположение о том, что такой атрибут лета как москитная сетка, колыхающаяся на ветру, может показаться призраком. В жару традиционный японский дом стоит открытым нараспашку, и свет проникает в сад, создавая причудливые светотени.
Основатель японской фольклористики Янагита Кунио мало внимания уделял вопросу о том, существуют ли привидения вообще. Он считал, что их в любом случае необходимо изучать, так как это может многое привнести в наши знания о психологии человека. Янагита Кунио вывел несколько основных отличия привидений юрэй от чудовищ-оборотней ёкай (бакэмоно, о-бакэ).
Отличия привидений юрэй от чудовищ-оборотней ёкай: ёкай появляется только в определенном месте, а юрэй может возникать где угодно • ёкай не выбирает жертву, а юрэй преследует какого-то определенного человека• ёкай появляются в сумерках или на рассвете, а юрэй глубокой ночью• ёкай относится к миру параллельному, а юрэй относятся к миру мертвых.Основной критерий, по которому можно сравнивать юрэй и ёкай - смерть. Юрэй - это существа, которые когда-то были людьми в мире живых, но после смерти не смогли окончательно уйти в мир иной (загробный) и поэтому иногда посещают наш мир, а ёкай - существа, изначально живущие бок о бок с нами в параллельном мире. Считается, что юрэй обычно выбирают в жертвы лишь какого-то одного человека, и преследуют его повсюду. А вот ёкай и бакэмоно появляются только в определжнных местах и видны всем людям.
Привидения юрэй появляются в дождливую ночь, когда пробьет третий час быка (то есть с 2 до 2:30 ночи). Они могут возникнуть под деревьями плакучей ивы у реки или заброшенного колодца. Как правило, это духи людей, которые умерли насильственной смертью и затаили на кого-то злобу. Настоящее японское привидение при встрече со своей жертвой обязательно произносит слово урамэсия, что примерно означает: «Будь ты проклят!». Если кто-то просто прикидывается призраком, чтобы напугать других, то тоже употребляет это выражение, так как оно всем известно в качестве характерного для привидения высказывания. За словом урамэсия на несчастную жертву призрака обрушивается целый поток проклятий и причитаний.
Внешний облик юрэй вероятно сложился под влиянием театра. В эпоху Эдо призраки являлись, одетыми в белое погребальное кимоно (белый цвет в очень многих культурах означает траур). Также на лице может быть Hitaikakushi - кусок ткани, которым закрывали в Японии лицо покойного. Также одной из отличительных черт призрака стали длинные волосы. Согласно буддийской традиции одна из душь живет в волосах человека. с ними было связано множество табу, а кроме того считалось, что волосы продолжают расти и после смерти. Непременный признак японского привидения - отсутствие ног. Также облик их может иметь ряд других странностей - отсутствие лица вообще, или, скажем, огромный глаз на все лицо. Юрэй почти всегда женщины, даже если при жизни они были мужчинами. Японские привидения очень эфемерны и поэтому немного скучны.

Классификация призраков юрэй:
Онрё
Онрё (Onryō; ) составляют женщины-призраки, которые подвергались насилию или пренебрегают своим возлюбленным в жизни. Эти призраки живут в физическом мире, стремится отомстить тем, кто обидел их. Они также являются наиболее распространенным типом призрака в японских фильмах ужасов.

Призрак Оива
Из онрё самый известный призрак, это, конечно, Оива. Говорят, она ходит по улицам Токио, жалкая фигура в белом, длинные волосы скрывают её лицо. Приблизившись, она внезапно открывает свои ужасные рубцы на лице, искаженном гримасой предсмертной агонии. Когда люди кричат и убегают в ужасе, она исчезает, смеясь. Звать ее Оива, ее характерные черты - костюм из белого платья, представляющее кимоно для захоронения, лицо белого или индиго цветов с длинными и растрепанными волосами. Оива узнаваема по опущенным глазам и частичному облысение. Это приведение, которое ищет мести.

Призрак ubume
У женщин, которые умирают во время родов классифицируются как ubume. Сила их материнской любви позволяет им оставаться в физическом мире, чтобы попытаться помочь детям, что им не удалось в жизни. Как правило, они возвращаются, чтобы помочь своему ребенку или оставить ему подарки. Они одеты в белые одежды, имеют длинные, свободные, растрепанные волосы. Истории про них печальны, но дух матери непосредственно взаимодействует с ребенком после смерти, служа своего рода ангелом-хранителем.

Призрак горё
Горё (Goryō; ) - призраки убитых аристократов, пресонажи эпохи Хэйан. Они являются вредоносными, мстительными духами, у них была мученическая смерть в жизни и возвращение на места в виде массовой гибели и разрушения. Обычно эти духи были у правящего класса, чем более мощный человек, тем сильнее его дух. Из всех призраков горё, несомненно, являются наиболее опасными. Они могут быть невероятно мощными, способны на все, в том числе вызывать широкие стихийные бедствия.

Призрак фунаюрэй
Фунаюрэй (Funayūrei) - призраки погибших в море. Они появляются перед моряками и просят ковш. Если им этот ковш дать, то фунаюрэй будут лить в лодку воду, пока не потопят неосторожных гостей. Так называют и сам японский корабль-призрак, который плывет тихо ночью или в густом тумане. Появляется внезапно, без предупреждения. Встреча с ним в море является фатальной. Если потерпевшим повезло и они не утонут, то их съест isohime, гигантская фантастическая русалка, которая любит ловить оставшихся в живых с тонущего корабля.
*
Абуми-гути: когда воин погибал в бою, стремена с его лошади иногда оставались на поле битвы. Там они оживали, превращаясь в странное пушистое создание, вечно ищущее своего пропавшего хозяина.
Абура-акаго: души торговцев, которые при жизни сбывали масло, украденное из светильников у придорожных святынь. Влетают в комнату сгустками огня и превращаются в младенца, который высасывает все масло из лампы, после чего улетают прочь.
Адзуки-араи: маленький старичок или старушка, моющий бобы в горных речках. Поет угрожающие песни («Намыть ли мне бобов или съесть кого-нибудь?»), но на самом деле пуглив и безобиден.
Ака-намэ: «слизывающий грязь» появляется в тех банях, где давно не было уборки. Как следует из его названия, питается антисанитарией. Его появление быстро воспитывает у людей привычку убираться за собой в помывочных комнатах. Его родич — длинноногий тэньё-намэ — облизывает грязные потолки.
Ама-но-дзако: родилась из ярости бога грома Сусаноо. Уродлива, обладает прочными зубами, перекусывающими сталь. Умеет быстро перелетать на большие расстояния.
Ама-но-дзаку: древний демон упрямства и порока. Читает мысли людей, заставляет их поступать так, что задуманные планы совершаются с точностью до наоборот. В одной из сказок съел принцессу, надел на себя ее кожу и попытался в таком виде выйти замуж, но был разоблачен и убит.
Амэ-фури-кодзо: дух дождя. Предстает в виде ребенка, накрытого старым зонтом и несущего в руках бумажный фонарь. Любит плескаться в лужах. Безобиден.
Ами-кири: летом в Японии много комаров и призраков. Один из них, выглядящий, как помесь птицы, змеи и лобстера, обожает рвать москитные сетки, а также рыбацкие снасти и сушащееся белье.
Ао-андон: в эпоху Эдо люди часто собирались в комнате, зажигали большой синий фонарь с сотней свечей и начинали рассказывать друг другу страшные истории. В финале каждой из них тушилась одна свеча. После сотой истории свет угасал полностью и появлялся ао-андон.
Ао-бодзу: циклоп-коротышка, живущий в молодой пшенице и утаскивающий туда детей.
Ао-ниобо: людоедка, живущая в руинах императорского дворца. При жизни была фрейлиной. Отличается черными зубами и бритыми бровями.
Ао-саги-би: аналог Жар-птицы: цапля с огненными глазами и белыми светящимися перьями.
Аси-магари: призрачная енотовидная собака. По ночам обвивает ноги путников хвостом. На ощупь ее шерсть — как сырой хлопок.
Аякаси: морской змей длиной около двух километров. Иногда проплывает над лодками, образуя телом арку. Это может длиться несколько дней, на протяжении которых люди в лодке заняты вычерпыванием слизи, обильно сочащейся с чудовища.
Баку: китайская химера с телом медведя, хоботом слона, глазами носорога, хвостом коровы, лапами тигра и пятнистой шкурой. Питается снами. Если вы видите дурной сон, следует воззвать к баку, и он поглотит его вместе со всеми предвещенными бедами.
Бакэ-дзори: старый сандаль, за которым плохо ухаживают. Бегает по дому и распевает глупые песенки.
Бакэ-кудзира: скелет кита, сопровождаемый странными рыбами и зловещими птицами. Неуязвим для гарпунов.
Бакэ-нэко: если кошку кормить в одном и том же месте 13 лет, она превратится в кровожадного оборотня. Бакэ-нэко может быть настолько огромным, что не пролезет в дом, а вместо этого будет шарить по нему лапами, выискивая людей, как мышей в норе. Иногда оборотень принимает облик человека.
Известна история о том, как в одном доме пропала кошка. Одновременно с этим стало меняться поведение матери семейства: она сторонилась людей и ела, закрывшись в комнате. Когда домочадцы решили подсмотреть за ней, то обнаружили жуткого гуманоидного монстра. Хозяин дома убил его, и через день та вновь превратилась в пропавшую кошку. Под татами на полу обнаружились кости матери, обглоданные дочиста.
Кошки в Японии ассоциировались со смертью. Поэтому люди с большим подозрением относились к кошкам умерших хозяев. Эти животные могли стать каса, крадущими трупы, или двухвостыми нэко-мата, играющими мертвыми телами, как куклами. Во избежание такой беды котятам нужно купировать хвосты (чтобы они не раздваивались), а кошку покойника следует надежно запереть.
Образ кошки далеко не всегда был мрачен. Фарфоровые статуэтки манэки-нэко приносят успех хозяевам магазинов. Во время грозы кошка отвела богача от дерева, в которое должна была ударить молния, после чего тот стал покровительствовать храму. Кошка одной гейши не пускала хозяйку в уборную, где спряталась змея. Наконец, кошки часто принимали облик людей и становились женами одиноких мужчин либо детьми бездетных пар.
Басан. Встречался на территории современной префектуры Ехиме.
Басан: петух-переросток. Ночью ходит по улицам и издает странный шум — нечто вроде «баса-баса». Люди выглядывают из домов, но никого не находят. Может дышать пламенем, но в целом безобиден.
Бэтобэто-сан: когда вы идете ночью по улице и слышите за собой шаги, однако позади никого нет, — скажите: «Бэтобэто-сан, пожалуйста, проходи!». Призрак уйдет и больше не будет топать у вас за спиной.
Гюки (юси-они): быкоподобная химера, живущая в водопадах и прудах. Нападает на людей, выпивая их тени. После этого жертвы начинают болеть и вскоре умирают. Шаги гюки беззвучны. Наметив жертву, он будет преследовать ее до края Земли. Избавиться от монстра можно только одним способом — повторяя парадоксальную фразу: «Листья тонут, камни плывут, коровы ржут, кони мычат». Иногда гюки принимает облик прекрасной женщины.
Дзёре-гумо: днем выглядит как симпатичная девушка, а ночью превращается в паукообразного монстра, расставляющего сети на людей.
Дзюбокко: деревья, растущие на полях сражений, вскоре привыкают к человеческой крови, становясь хищниками. Они ловят путников ветвями и высасывают их досуха.
Доро-та-бо: призрак крестьянина, всю жизнь обрабатывавшего свой клочок земли. После смерти хозяина ленивый сын забросил участок, и тот был вскоре продан. Дух отца регулярно поднимается из земли и требует, чтобы ему вернули поле.
Ину-гами: если привязать голодную собаку, поставить перед ней миску с едой так, чтобы она не могла до нее дотянуться, а когда животное достигнет высшей точки исступления, отрубить ему голову, то получится ину-гами — жестокий дух, которого можно натравливать на своих врагов. Ину-гами очень опасен и может наброситься на своего хозяина.
Ину-гами. В одной из легенд собаке отпилили голову тупой бамбуковой пилой.
Иппон-датара: дух кузнеца с одной ногой и одним глазом.
Исонадэ: гигантская рыба. Хвостом сбивает моряков в воду и пожирает их.
Иттан-момэн: на первый взгляд выглядит как длинный кусок белой материи, парящий в ночном небе. До второго взгляда дело может не дойти, так как этот дух любит бесшумно упасть на человека, обвиться вокруг его шеи и задушить.
Ицумадэн: когда человек умирает от голода, он превращается в огромную огнедышащую птицу с змеиным хвостом. Этот дух преследует тех, кто при жизни отказал ему в пище.
Кама-итачи: если вы попали в бурю, а после обнаружили на теле странные порезы — это работа кама-итачи, штормового горностая с длинными когтями.
Камэоса: старая бутылка саке, волшебным образом производящая алкоголь.
Ками-кири: дух с клешнями, нападающий на людей в ванных комнатах и срезающий их волосы под корень. Иногда таким образом он пытается воспрепятствовать брачному союзу человека с животным или духом.
Каракаса-обакэ, оживший старый зонтик. Безопасен
Каппа (касамбо): один из самых распространенных японских духов. Многолик, но всегда имеет на голове выемку с водой, где скрыта вся его магическая сила. Люди часто обманывают каппу, кланяясь и вынуждая его совершить ответный поклон, проливающий воду. Живет в воде, обожает огурцы. Рекомендуется не есть их перед купанием, иначе каппа может почуять лакомство и утащить вас на дно. Непослушных детей учат кланяться под тем предлогом, что это — защита от каппы.
Кидзимуна: добрые духи деревьев. Разозлить их можно только одной вещью — осьминогом.
Кирин: священный дракон. Отличается от китайского ци-линя только тем, что на лапах у него три пальца вместо пяти.
Кицунэ: лиса-оборотень, популярный персонаж романтических сказок. Часто обращается в девушку и заводит семьи с людьми. Любит воровать и жульничать. С возрастом у лис вырастают дополнительные хвосты (их количество может доходить до девяти). Магия кицунэ не действует на монахов-даосов.
Опознать кицунэ можно по ее тени — та всегда имеет очертания лисы.
Любимая еда лис — соевый творог тофу. Человек, избавившийся от одержимости лисой (проникающей в него под ногтями или через груди), будет всю жизнь испытывать к тофу отвращение.
Дождь, идущий при ярком солнце, называется в Японии «свадьба кицунэ».
Ко-дома: дух старого дерева. Любит повторять человеческие слова. Именно из-за ко-дама в лесу появляется эхо.
Конаки-дидзи: маленький ребенок, плачущий в лесу. Если кто-то подберет его, конаки-дидзи начинает стремительно набирать вес и раздавливает своего спасителя.
Кэракэра-она: уродливая пересмешница, преследующая людей и изводящая их своим хохотом.
Лидара-локти: великан невероятных размеров. Отпечатки его ног становились озерами. Нередко переставлял с места на место горы.
Намахагэ — «Дед Мороз наоборот». Каждый Новый год он ходит по домам и спрашивает, есть ли тут непослушные дети. Маленькие японцы, верящие в Намахагэ, паникуют и прячутся, а их родители убеждают демона, что их дети хорошие, после чего наливают ему сто грамм саке.
Нингё: японская русалка — гибрид обезьяны и карпа. Мясо очень вкусно. Отведав его, можно продлить свою жизнь на многие сотни лет. Если нингё заплачет, то превратится в человека.
Ноппэра-бо (нопэрапон): безликий дух, пугающий людей.
Нури-ботокэ: если плохо ухаживать за домашним буддийским алтарем, то в нем заведется призрак, похожий на чернокожего Будду с рыбьим хвостом и вывалившимися глазами. Каждый раз, когда нерадивый верующий захочет помолиться, его будет встречать это страшилище.
Они (ударение на о): разноцветные демоны — нечто вроде европейских троллей или огров. Агрессивны и злы. Сражаются железными дубинами. Отпугиваются запахом жженых сардин, однако сегодня в Японии для этого принято подбрасывать бобы (которые они почему-то ненавидят), приговаривая: «Они — уходи, счастье — приходи!»).
Райджу — зверек Рэйдена. Олицетворяет шаровую молнию. Любит прятаться у людей в пупках, поэтому суеверные японцы во время грозы спят на животах.
Рокуро-куби: обычные женщины, которые по каким-то причинам подверглись частичной призрачной трансформации. Ночью их шеи начинают расти и головы ползают по дому, совершая всякие гадости. Рокуро-куби не везет в любви — ведь мужчин очень нервируют такие ночные прогулки.
Сагари: лошадиная голова, гремящая ветвями деревьев. Встретив ее, можно было заболеть (вероятно, заиканием).
Садзаэ-они: старые улитки, превратившиеся в нечисть. Могут оборачиваться прекрасными женщинами. Известна история, когда пираты спасли утопавшую красавицу. Та с радостью отдалась каждому из них. Вскоре обнаружилось, что у мужчин пропали мошонки. Садзаэ-они предложила сделку: пираты отдают ей все свое золото, а улитка возвращает им мошонки (японцы иногда называют этот орган «золотые шарики», так что обмен был равноценный).
Сиримэ: призрак-эксгибиционист. Догоняет людей, снимает штаны и поворачивается к ним задом. Оттуда высовывается глаз, после чего зрители обычно падают в обморок.
Соё: веселые призраки-алкоголики. Безвредны.
Сунэ-косури: пушистые зверьки, кидающиеся спешащим людям под ноги и заставляющие их спотыкаться.
Та-нага: длиннорукий народ Японии, вступивший в симбиоз с аси-нага (длинноногими людьми). Первые сели на плечи вторым и стали жить вместе, как единый организм. Нынче этих гигантов уже не встретишь.
Тануки: оборотни-барсуки (либо енотовидные собаки), приносящие счастье. Количество счастья прямо пропорционально размеру барсучьей мошонки. Тануки умеют раздувать ее до невероятных размеров (спать на ней, укрываться ею от дождя), либо даже превращать эту часть тела в дом. Единственный способ проверить подлинность жилища барсука — уронить на пол горящий уголек. Правда, счастья после этого поступка вам уже не видать.
Тэнгу: крылатые люди-оборотни. Несмотря на комичный, как у Буратино, нос, чрезвычайно могущественны и опасны. Давным-давно научили людей боевым искусствам. Если из леса выходит человек, страдающий от амнезии, — значит, его похитили тэнгу.
Фута-куси-онна: вечно голодный призрак женщины с дополнительным ртом на затылке, японский вариант Тантала. Второй рот источает ругательства и пользуется волосами как щупальцами, воруя у женщины еду. По одной из легенд, это проклятье было наложено на злую мачеху, лишавшую приемных детей пищи.
Хаку-таку (бай-дзэ): мудрое и доброе существо с девятью глазами и шестью рогами. Владеет человеческой речью. Однажды бай-дзэ попал в плен к великому императору Хуан Ди и в обмен за свободу выдал ему всю подноготную о своих родичах (11520 видах волшебных существ). Император приказал записать показания, но до нашего времени этот бестиарий, к сожалению, не дошел.
Хари-онаго: людоедка с мощной копной «живых» волос, каждый из которых оканчивается острым крюком. Обитает на дорогах. Встретив путника, весело смеется. Если кто-то рассмеется в ответ, хари-онаго пускает в ход волосы.
Хито-дама: частицы души человека, покидающие его тело незадолго перед смертью в виде сгустков пламени. Улетают они недалеко и падают на землю, оставляя слизистый след.
Хитоцумэ-кодзо: призрак в облике маленького десятилетнего мальчика — лысого и одноглазого. Безобиден, но шаловлив. Любит пугать людей. Иногда может насылать болезни. Для отваживания этого духа нужно повесить около двери корзину. Увидев в ней множество отверстий, маленький циклоп примет их за глаза и убежит, пристыженный тем, что у него только один.
Хоко: дух камфорного дерева. Выглядит как собака с человеческим лицом. Древние хроники утверждают, что если срубить камфорное дерево, из его ствола выйдет хоко, которого можно изжарить и съесть. Мясо его очень вкусно. Употребление призраков в пищу — уникальная особенность японской мифологии.
Юки-она: «снежная королева» Японии — бледная дама, обитающая в снегу и замораживающая людей своим ледяным дыханием. В эротических историях юки-она замораживает людей поцелуем, либо вообще через самое интересное место.
*
+Екатерина Коути. Японские монстры и призраки+





Как всегда: если ошибки или неточность в информации, то ждем ваших поправок!

Исследование монастырских некрополей дает дополнительные факты для изучения хозяйственной истории монашеских обителей, позволяет уточнить пути складывания художественных коллекций и книжных собраний монастырей, проследить складывание монашеского делопроизводства и провести изучение синодиков, кормовых и вкладных книг.
Более полная, по сравнению с городскими и сельскими кладбищами, сохранность монастырских надгробных памятников и связанных с погребениями документов, дают возможность проследить наличие или отсутствие изменений в социальном составе погребенных, эволюцию форм, орнамента и надписей памятников некрополей на значительном промежутке времени.
Судьба монастырских некрополей, их могил и памятников показывает отношение насельников обителей и общества в целом к сохранению памяти об ушедших в мир иной.
В настоящей работе дан обзор развития некрополя Троице-Сергиевой лавры от времени первого погребения на ее территории и до последнего захоронения, т.е. с конца XIV до конца XX в. До настоящего времени Троицкий некрополь не был предметом специального системного исследования. В то же время различным перечням погребенных в земле обители лицам, спискам надписей с надгробий, описаниям памятников некрополя, анализу его отдельных источников и изучению некоторых вопросов, связанных с особенностями топографии некрополя, посвящено значительное количество литературы.

В отдельных публикациях, посвященных истории обители, даны неполные перечни погребенных в монастыре лиц. Характерной особенностью этих публикаций является включение в состав похороненных в лаврской земле имен тех, кто, по мнению составителей перечней, должны были быть погребенными в монастыре.
В ходе земляных работ XIX - начала XXI в. на территории лавры на настоящее время выявлено около 300 надгробных плит и их фрагментов. Этим находкам были посвящены как краткие сообщения, так и аналитические статьи.
Находки плит и их исследование позволили получить представление о том, как выглядят средневековые памятники лаврского некрополя, выявить разнообразие их форм и орнамента, познакомиться с подлинным содержанием надгробных надписей. Находки погребений показали, что некрополь лавры представляет собой многоярусное кладбище.
Одновременно с изучением сотрудниками музея новонайденных памятников другими исследователями были предприняты попытки определить судьбу отдельных погребений и выявить погребальные обычаи, бытовавшие в Троицком монастыре в конце XIV - начале XVII в. Данные работы показали, что формирование Троицкого некрополя зависело от традиций предыдущих столетий, а также в определенной степени от решений государственной власти. В то же время в монастыре были развиты собственные традиции погребений.
Находки значительного числа плит с именами, которые не упоминаются в каких-либо письменных источниках, явились причиной обращения к анализу Списка надгробных памятников 1630-х гг., Вкладных книг 1638/39 и 1672/73 гг., Списка погребенных 1880 г. и Списка надгробий 1927 г. как документов, содержащих значительную по объему информацию о некрополе лавры.
Обобщая результаты исследования некрополя Троице- Сергиевой лавры с конца XVIII в. по начало XXI в., отметим, что получены определенные результаты в исследовании его топографии, анализе форм и надписей надгробных памятников, изучении представительности ряда документов как источников по истории некрополя. Находки надгробных плит и анализ документов показали, что на сегодняшний день отсутствует относительно полный список погребенных, без которого невозможно изучение истории некрополя. Еще одним итогом проделанной работы явилось понимание того, что на основе сохранившихся документов и надгробных плит невозможно составить полный список погребенных, поскольку часть из них была погребена без надгробий. Опубликованные труды заложили основу для комплексного исследования истории троицкого некрополя.
Обзор развития некрополя дается через выявление особенностей территориального распространения погребений, анализ состава погребенных, рассмотрение порядка погребения умерших, а также наблюдение за изменением форм надгробных памятников, анализ состава надгробных надписей и выяснение судьбы троицких могил и их памятников.
В основу работы были положены несколько групп источников. Самую значительную группу источников представляют надписи с надгробных памятников и памятных досок, дошедшие до наших дней в качестве записей XVII - XX вв., а также списанные с находок XIX - начала XXI в. Они содержат, в основном, имена погребенных и время их кончины. Вторую группу источников составляют троицкие вкладные книги XVII в., документы хозяйственного архива лавры, клировые ведомости приходских храмов Сергиевского посада XIX - начала XX в., церковные некрологи и памятные статьи. В них содержатся сведения о том, кто и когда был погребен в Троице-Сергиевом монастыре и за какой вклад. Третью группу источников представляют собой жития XV в., летописи XV - XVII вв., кормовые книги XVI в., описи Троице- Сергиева монастыря 1641-1643 гг. и 1701 г., завещания и данные грамоты XVI в., надписи на иконах XVI в. судебные дела XVII в. Сведения из этих документов содержат светское или монашеское имя, или же и светское и монашеское имя, чин, звание, бывшее или настоящее служебное положение погребенного, указание на время погребения, указание на существование его могилы. Четвертую группу источников, свидетельствующих о судьбе могил погребенных и установленных на них памятниках, составляют документы и публикации, посвященные обзору деятельности лавры и возникшему на основе ее историко-художественных ценностей музея, описанию памятников монастыря, а также визуальные наблюдения автора работы за земляными работами, зафиксированные в неопубликованных рабочих записях.
Вышеперечисленные источники содержат сведения об определенном числе погребенных в Троицком монастыре с конца XIV в. до конца XX в., перечень сохранившихся на время составления того или иного документа или выявленных ко времени той или иной публикации надгробных памятников, их состояния и степени сохранности, местонахождения и степени сохранности погребений на отдельных участках южной и центральной частях лавры. Используемые материалы позволяют составить относительно полный на настоящее время список погребенных, проследить в общих чертах территориальное развитие некрополя и стратиграфию его погребений.
Троицкий монастырь был основан в начале 1340-х гг. на южной оконечности холма, омываемой с запада и юга речкой Кончурой. Своеобразие рельефа местности сказалось на складывании составных частей архитектурного ансамбля монастыря и территориального распространения некрополя. Первые жилые кельи появились в юго-западном углу обители. Здесь же был устроен первый вход в монастырь. В XV в. жилые кельи ставились вдоль южного склона холма. В следующем столетии они стали строиться вдоль восточной стены монастыря. Выше по речке, вдоль западного склона, стал со временем складываться комплекс хозяйственных келий. В северо-западном углу в XV в. были поставлены кирпичные поварня и трапезная. В том же столетии и позже вдоль северной стены монастыря ставились различные мастерские и житницы. Во втором десятилетии XVI в. главный вход в монастырь, существующий по настоящее время, был устроен с восточной стороны. Первый Троицкий храм, предположительно, был поставлен на месте современной Духовской церкви. В середине XVI в. вокруг монастырских построек были возведены кирпичные стены и башни, что положило предел территориальному развитию обители. Тем не менее, вплоть до секуляризации церковных земель в 1764 г. в монастыре продолжало увеличиваться количество различных построек, возводимых чаще всего по указам правящих лиц и по желаниям вкладчиков. Лишь с переходом на новые формы хозяйствования во второй половине XVIII в. лаврские власти перешли к самостоятельному и продуманному использованию монастырской территории. Этой политике в определенной степени помешали сначала организация в обители семинарии в 1742 г., а затем перевод в 1814 г. из Москвы духовной академии. Этими учебными заведениями была занята территория монастыря, протянувшаяся от середины восточной крепостной стены до Уточьей башни в северо- восточном углу и вдоль северной стены до Каличьей башни вблизи северо-западного угла.
Первым на территории обители, возможно, в нарушение существовавших правил, был погребен основатель монастыря преподобный Сергий Радонежский. Его могила располагалась, вероятно, недалеко от кельи, на месте будущего каменного Троицкого собора 1420-х гг. В XV в. собор был местом, вокруг которого хоронили представителей церковных и монастырских властей и московских дьяков. Не позже XVI в. погребения, судя по находкам плит, стали производить по всей территории современной южной половины обители. В XIX в. в северной части лавры появились Смоленское кладбище, располагавшееся около одноименного храма, и Академическое кладбище, примыкавшее к первому с востока. Основными местами погребений в XIX - начале XX в. были территории к востоку от Успенского собора и к северу от Смоленской церкви. Таким образом, к началу смены политического строя осенью 1917 г. некрополем были заняты южная половина лавры и ее северо-западный угол. В 1919 г. монастырь был закрыт по решению местных властей и вновь стал действовать в 1946 г. С этого времени погребения на его территории стали осуществляться в виде исключения.
На настоящее время выявлено около 1200 имен погребенных. Данная цифра, на наш взгляд, составляет примерно две трети от возможного количества похороненных в обители. Выявленные в ходе земляных работ второй половины XIX - начала XXI в. погребения показали, что южная часть Троицкого некрополя представляет собой многоуровневое кладбище. На этой части монастыря захоронения располагаются, как минимум, в 4 слоя. Погребения 1-го и 2-го слоя, которые можно отнести, в целом, к XV - XVI вв., не имеют надгробных плит, являющихся основным источником имен тех, кто был похоронен в монастырской земле.
Из похороненных в монастыре около двух третей были лицами мужского пола и чуть более одной трети лицами женского пола. Свыше 70% от общего числа погребенных являлись светскими лицами. Около 100 человек из тех, кто был похоронен в средние века, перед кончиной приняли монашеский постриг. На их надгробиях наряду со светскими именами отмечен их монашеский чин. В новое время пострижение в монашеских чин накануне смертного часа сошло на нет. Свыше 200 погребенных, что составляет примерно 18% от их общего числа, окончили свои дни иноками, часть из них являлась Троицкими насельниками.
Из общего числа погребенных свыше 200 человек, т.е. около 18%, являлись представителями титулованной знати. В средние века в монастыре были похоронены свыше 170 представителей княжеских родов, в XVIII - начала XX в. - свыше 40 представителей княжеских и графских родов. Больше всего в XV - начала XX в. было погребено потомков черниговских Рюриковичей - 43 человека, и потомков литовских Гедиминовичей - 42 человека. Самая многочисленная группа погребенных (свыше 70%) представлена нетитулованными средними и мелкими землевладельцами и дворянами-чиновниками IV - VIII классов Табели о рангах и их родственниками. Таким образом, монастырский погост более чем на 90%, состоит из представителей титулованных и нетитулованных землевладельцев и чиновников, происходивших из дворян или выслуживших дворянское звание. Остальная часть погребенных представлена крестьянами окрестных сел и деревень, монастырскими слугами, чиновниками недворянского происхождения, купцами и почетными гражданами разных городов.
Среди погребенных в лавре числятся, в частности, 9 святых, 2 патриарха советского времени, царское семейство Годуновых, 1 генералиссимус, 1 академик.
До настоящего времени не сохранилось сведений о том, как происходил процесс погребения в монастыре. Из документов известно, что в средние века умерших привозили зимой на санях, а в другое время года на возках. Возки, сани и гробы были покрыты тканями, которые обычно давались в качестве вклада монастырю. На гробах поверх тканей нередко ставились иконы, которые также передавали монастырю. Часто вместе с иконами, надгробными тканями и возками монастырю передавались лошади из возков и саней, на которых привозили умерших. В новое время обители передавали при погребении вклады в виде тканей и икон. Обязательным условием захоронения на территории лавры был в средние века вклад различными по составу и цене вещами, деньгами, в неоговоренной заранее сумме, или вещами и деньгами. В новое время родственники погребаемого должны были заплатить установленную лаврскими властями сумму.
Находки погребений последних 5 лет показали, что в средние века усопших хоронили обычно в деревянных колодах с тесаной крышкой. В ряде колод обнаружены елейницы в виде глиняных чашечек. В нескольких погребениях XVII в. под черепами погребенных были найдены кирпичи, а в одной из колод под черепом лежал изразец с изображением единорога. В очень редких случаях погребали в саркофагах и каменных гробах. Не позже XIX в. умерших стали хоронить в деревянных, иногда деревянных и цинковых гробах, которые устанавливались в кирпичных склепах.
Согласно имеющимся на сегодняшний день сведениям могилы тех, кого похоронили в монастыре до последней трети XV в., не были выделены каким-либо образом. С 1470-х гг. на могилах стали появляться белокаменные плиты. В настоящее время самым древним памятником некрополя Троице-Сергиевой лавры является плита с могилы боярина Михаила, в иноках Мисаила, Плещеева († не позже 1474 г.).
Первые плиты были длиной до 180 см, шириной в верхней части до 60 см, толщиной от 9 до 15 см. Основным назначением плит конца XV - начала XVI в., несомненно, было отметить место погребения того или иного лица среди прочих могильных холмиков.
К концу XVI в. плиты превратились в массивные надгробия со сложной орнаментикой. Их толщина колебалась от 45 до 75 см. Назначение подобных плит заключалось уже в том, чтобы выделить могилу того или иного лица среди большого количества погребений с надгробными плитами.
В XVII в. наряду с использованием плит, схожих своими размерами с плитами второй половины XVI в., получила свое дальнейшее развитие тенденция к превращению плит в усеченные пирамиды. Нехватка мест на кладбищах монастыря к концу столетия привела к тому, что с середины XVII в. подобные плиты стали разделять на отдельные блоки, на торцах которых затем вырезались надписи. Их примерные размеры: высота - до 60, ширина - до 80, толщина - до 30 см. В начале XVII в. в монастыре стали использовать памятные доски, которые крепились к стенам зданий или вделывались в них. В XVIII в. использовались, как правило, памятные доски. В XIX в. вновь появились надгробные памятники. Они вырезались из камней различных пород и цветов. По форме преобладали памятники в виде гробницы, обелиска без верхней части, в виде плиты с обелиском, примыкающим к одному из ее торцов. Непременной частью этих памятников был 4-конечный крест. В отдельных случаях памятники изготавливались из металла.
В средние века могилы тех, кто не мог сам (или его родичи) заказать надгробную плиту, оставались безымянными. Их местонахождение не фиксировалось в каких-либо документах, поэтому о таких могилах через какое-то время забывали и, судя по находкам колод с останками, нередко устраивали на их месте новую могилу. Не позже XIX в. могилы тех, кто не имел средств заказать памятник, отмечались деревянными крестами, на которых писалась или вырезалась надпись с именем погребенного и годами его жизни.
Надписи на надгробных памятниках во все века делались для того, чтобы сообщить о том, кто лежит под данным памятником. В то же время содержание надгробных надписей не оставалось неизменным. До наших дней сохранилось в полном или неполном виде около 600 подобных надписей, вырезанных на памятниках XV - XX вв. 180 из них относятся к последней трети XV - XII в., 26 - к XVIII в. и около 400 - конец XIX - XX вв.
Для XV - XVIII вв. типична надпись, составленная по следующей схеме: такого-то года, месяца, дня, на память такого-то святого «преставися раб Божий» такого-то социального положения, с таким-то именем, отчеством и фамилией. Судя по тому, в каком порядке распределены составные части надписи, для людей данных веков было очень важно сообщить, что данное лицо в такое-то время отошло в мир иной.
В то же время в XVIII в. появились надписи с формуляром, в состав которого входили: указание на место кончины («здесь»; «на сем месте»), действие («погребен»), положение в обществе, которое занимал покойный, имя, отчество, фамилия погребенного, время преставления (год, месяц, день), возраст. Таким образом, в XVIII в. в отдельных случаях факт перехода человека в мир иной перестал иметь определяющее значение. Главным оказалось отметить, где он погребен.
В XIX - XX вв. около 40% надгробных надписей начинаются с указания на место погребения. Несколько менее 40% начинаются с характеристики почившего («младенец», «дочь коллежского советника девица», «архимандрит», «студент», «иеромонах», «генерал-майор», «губернатор». Далее следуют имя, отчество, фамилия, время рождения и время кончины и указание на возраст. Из остальных примерно 20% надписей большинство имеют следующий формуляр: имя, отчество, фамилия, указание на время рождения и время кончины, т.е. такой же набор сведений, который в несколько иной форме встречаются на современных надгробных памятниках. Таким образом, в XIX - XX вв. использовались три вида надписей на памятниках, из которых в менее, чем пятой части, главным являлось указание на человека без каких- либо характеристик. «Се, человек», а остальное не имеет перед Богом какого-либо значения.
Если попытаться определить общую эволюцию надгробных надписей XV - XX вв., взяв за основу те из них, чьи формуляры преобладали количественно, то получим следующую линию развития: от времени преставления человека к месту его погребения. Несомненно, на подобной эволюции сказались какие-то изменения во взглядах общества на покойных, а, возможно, и на сам факт смерти.
Относительно сохранности могил и памятников на территории лавры следует отметить, что Троицкие иноки не находили нужным заниматься этими проблемами. Монастырь за вклад или определенную сумму денег предоставлял место для погребения, а забота о могилах и памятниках ложилась на плечи родственников. При отсутствии последних памятники со временем утопали в земле или разрушались. Например, в упоминавшимся выше Списке надгробий 1630-х гг. отмечены 74 вросших в землю памятника и 48 надгробий, на которых не удалось прочесть имен. Среди них были указаны, в частности, надгробия князей Воротынских, Глинских, Пронских, Бахтеяровых и Приимковых- Ростовских. В то же время монастырь вместе с государственной властью стремился сохранить или погребение, или место погребения святых и царствовавших лиц и их родственников. В XV в. над могилой преподобного Сергия Радонежского на средства удельных князей был возведен белокаменный Троицкий собор. В XVI в. над могилой канонизированного игумена Никона Радонежского был построен одноименный храм, а над могилой местночтимого святого архиепископа Сера пиона возвели палатку. В XVII в. палатка была возведена над почитаемым в монастыре Максимом Греком. В XVIII в. построили храм над предполагаемым местом погребения преподобного Михея, келейника преподобного Сергия Радонежского, и палаткой были выделены могилы царя Бориса Годунова и его семьи.
В то же время, как показали земляные работы последних лет, южная треть Успенского собора, которого стали возводить в 1559 г., стоит на могилах, XV в. и первой половины XVI в. В первые десятилетия XVII в. на могилах у юго-западного угла Сошественской (современной Духовской церкви) была поставлена многоярусная колокольница. В 1686 г. на месте южной линии братских келий началось строительство Сергиевского храма и трапезных палат. Проводимый в настоящее время ремонт подклета этих зданий, показал, что их северная треть большой трапезной и северная и западная галереи стоят на могилах, как минимум, XVI - XVII вв. В подклете большой трапезной и под северной галереей помимо колод с останками были обнаружены надгробные плиты XVI в. Еще ранее в стене галереи при понижении уровня земли вокруг Михеевской церкви была расчищена плита первой половины XVII в. Кроме того, при обследовании помещений подклета большой трапезной было обнаружено, что между фундаментами и стенами ее северных помещений проходит пояс из белокаменных блоков, на которых видны фрагменты орнаментов, характерные для надгробных плит второй половины XVI - начала XVII в. Примерный подсчет показал, что на данный пояс было использовано около 100 надгробий. На могилах стоит Михеевская церковь, возведенная в 1734 г. Фрагменты плит XVII в. были обнаружены в цоколе современной колокольни, строительство которой было начато в 1739 г.
В XIX в. надгробные памятники с забытых могил неоднократно убирались за пределы территории лавры. В первые десятилетия советской власти на основе существовавших в то время положений руководство Сергиевского музея (современный Сергиево-Посадский музей- заповедник) провело распродажу памятников и оград с заброшенных могил. В 1920-е и 1930-е гг. отдельные здания бывшей лавры были отданы под жилье наиболее бедным горожанам. Часть памятников было уничтожена в результате бытового варварства. Еще часть памятников была украдена и продана в голодные послевоенные годы.
В настоящее время на территории лавры располагаются 25 памятников XVII - XX вв. и 32 памятника XVI - XX вв. внутри храмов, в Серапионовой палатке и в подклете притвора Троицкого собора. В фондах Сергиево-Посадского музея-заповедника хранится около 250 надгробий и их фрагментов XV - XVIII вв.
Подводя итог, отметим, что некрополь Троице-Сергиевой лавры - это примерно 3,5 тысяч человек, погребенных на южной половине современной территории лавры, как минимум, в 4 слоя, и в ее северо- западном углу в 1 слой.
Это различного рода письменные источники и обнаруженные во время земляных работ надгробные памятники, которые содержат имена около 1200 погребенных.
Некрополь возник в связи с погребением на территории монастыря его основателя преподобного Сергия Радонежского, развивался первоначально на основе захоронений рядом с Троицким собором представителей церковных, монастырских и светских властей. В целом среди погребенных преобладают светские лица мужского пола дворянского происхождения.
Особенностью его территориального развития в средние века явилось стремление вкладчиков и их родственников быть погребенными как можно ближе к Троицкому собору. В новое время основные места погребений переместились к востоку от Успенского собора и к северу от Смоленского храма, поставленного в северо-западном углу монастыря.
Это надгробные памятники, которые в средние века изготавливались только из белого камня, а в новое время стали делаться из различных пород камней и других материалов. Их форма стала меняться с XVII в.
Это надписи на памятниках, которые в средние века указывали прежде всего на время и на факт преставления погребенного, а в новое время, в основном, на место и факт погребения.
Это определенное отношение насельников монастыря к погребениям и их памятникам как к вторжению внешнего мира в жизнь обители, что сказалось в отсутствии какой-либо заботы о могилах и надгробным плитам. Подобное отношение выразилось, в частности, к застройке части территории некрополя различными зданиями. Примерно такое же небрежное отношение к могилам и памятникам было характерно и для советских властей различного уровня и организаций.
Это небольшое количество уцелевших и обнаруженных во время земляных работ надгробных памятников и могил. Значительная часть вынутых из земли памятников хранится в музее-заповеднике, что делает доступным их исследование.

Некрополь Троице-Сергиева монастыря, один из древнейших в Московской земле, ведет свое начало с конца XIV в. В коллекции Сергиево-Посадского музея-заповедника насчитывается более 275 белокаменных плит и их фрагментов. Первой изучать древние надписи-граффити на надгробиях монастыря начала еще в 1950-х годах Т.В. Николаева. При проведении земляных работ в Троице-Сергиевой Лавре в 1999–2002 гг. экспедицией Сергиево-Посадского музея-заповедника было зафиксировано 81 новое средневековое надгробие. Среди них найдены новые плиты XVI–XVII вв. с граффити (всего на сегодняшний день их известно 28).
Классическое определение граффити – это надписи или отдельные знаки, прочерченные простым инструментом быстро, а следовательно, неглубоко. По облику они близки к скорописи. Однако не все зафиксированные нами надписи-граффити одинаковы по особенностям начертания и по назначению.
Первую группу классических граффити образуют: погребальные надписи или их части, сделанные на скорую руку, и пометки мастеров (для кого предназначена плита, дата (или число) смерти, авторский знак). Здесь выделяются:
1) погребальные надписи: на надгробиях Фетиньи 1513 г., младенца-княжны Прасковьи Воротынской 1522 г., Власа Софронова 1530 г. Отметим, что, кроме плиты младенца княжеского происхождения, две надписи сделаны на плитах людей явно незнатных;
2) части погребальной надписи: на надгробии второй половины XVI в., надпись в нижней части плиты о «занятом месте», включавшая имя «МИХАИЛ», также нанесенная в технике граффито. На верхней части надгробия середины XVI в. вместо надписи вразброс вертикально и горизонтально процарапаны отдельные буквы;
3) пометки мастеров на боковых гранях с именами покойных или датами смерти (фиксируются на шести плитах): на части надгробия начала XVI в., на которой была прочерчена фамилия «ПРОНСКОИ», на части надгробия неизвестного с надписью «В ЛЕТО 7... ПОЛ...»; на надгробиях И.Ф. и Ф.Г. Плещеевых-Очиных (отца и сына) 1560 г.: надписи «НА ФЕДОРА» и «НА ИВАНА», на надгробии Нелюбовой (инокини Ефросиньи) 1578 г. – надпись «НЕЛЮБОВА», на надгробии первой половины XVI в. – часть надписи: ... НА АНДРЕЕВИЧА] РОСТОВСКОГО, на надгробии И.Д.Воронцова 1572 г. надпись: [И]ВАНЪ ДИМИТРЕЕВИ4 [В]ОРОнЦОВЪ.
Смысл нанесения пометок был, очевидно, таков: белокаменные плиты предлагались на продажу отесанные и орнаментированные, и, когда надгробие покупалось и принимался заказ на надпись, оно помечалось именем покойного или знаком мастера;
4) шифрованные знаки мастеров (тоже на боковых сторонах): на надгробии Ф.Ф. Юхнова 1585 г. у правого верхнего угла три знака: (по-видимому, личный знак мастера-камнерезца), на надгробии Ф.В. Яновой (Львовой) 1651 г. между арочками орнамента – косой крестик, в надписи на плите казначея Калинника 1664 г. между датой года и названием месяца – маленькая буква «фита» (возможно, цифра 9).
Вторая группа – надписи по начертанию, близкие к граффити, но прочерченные глубоко. Например, надгробие неизвестного начала XVI в., в нижней части которого читается: «ХРИСА». На плите С.И. Угримова-Заболоцкого 1512 г. часть погребальной надписи: дата (год, месяц и число) сначала прорезана мелкими неглубокими буквами высотой 3 см, а затем выполнена еще раз, но уже глубокими буквами высотой 5,5 см. На надгробии Анны Плещеевой 1603 г. встречена оставшаяся разметка-граффити, которая наносилась перед резанием надписи, когда мастер значительно ее сократил, и последняя строка разметки осталась непокрытой надписью.
К третьей группе мы относим сделанные на боковых сторонах или на обороте плиты «пробы» мастеров (пробовали, очевидно, материал, новый инструмент, руку или начертания отдельных знаков). Как правило, это буквы, группы букв, слова, орнаменты, геометрические знаки или простые линии. Среди них надписи:
«В ЛЕ..З» (в лето 7...)» числа: «KS...» (26), «КЕ S(?) (25..6)», отдельные буквы: «Н», «В», «Н», буква «М» или лигатура «НИ», квадрат и три буквы: «И», «Р», «С», продольные длинные линии, ряд коротких параллельных линий, крестик, V-образный знак, четыре коротких косых линии. На обороте надгробия Ульяны Суцкой 1542 г., обнаружена пробная полоса орнамента из десяти мелких треугольников.
В процессе раскопок 1999–2002 гг. впервые было найдено несколько граффити на фрагментах чернолощеных кувшинов XVII–XVIII вв., в том числе надписи: «ИАСАФОВЪ», «ФЕДОСЕВЪ», «ПАНОВ». Можно определенно говорить о подписях собственников, так как имена написаны в притяжательной форме.
В процессе раскопок в 2002 г. были найдены фрагменты изразцов первой половины XVIII в. (румпы), на которых были нанесены крестики-граффити (их считают клеймами, то есть авторскими знаками мастеров).
Граффити на находках из Троице-Сергиева монастыря свидетельствуют о высоком уровне грамотности среди его насельников, в частности, о производственном применении ее мастерами-резчиками по камню, а надписи на сосудах показывают еще и факт существования личной собственности в средневековом монастыре.

Монастырское кладбище — одно из древнейших в Московской земле, ведет свое начало с конца XIV вв. Самое первое захоронение — гробница основателя обители преподобного Сергия Радонежского. В XV в. погребены преподобный Никон Радонежский, Симеон и Андрей Радонежские, сыновья Серпуховского князя Владимира Андреевича (Храброго) (1425 г.).

В XV—XVII вв. на монастырском кладбище были захоронены представители царских семейств: Мария Владимировна Старицкая (в иночестве Марфа), дочь Владимира Андреевича Старицкого — ливонская королевна (вдова датского принца Магнуса), цари Борис и Федор, а также Мария и Ксения Годуновы (1605, 1622), а также представители известных княжеских и боярских семейств: Оболенские (Кашины), Одоевские, Трубецкие, Голицыны, Суздальские, Шуйские, Воротынские, Глинские, Суцкие, Шемячич, Заболоцкие, Хворостинины, Кубенские, Телятевские, Ростовские, Велико-Гагины, Пронские, боярские: Плещеевы, Воронцовы, Нагие, Волынские, Путятины, Кутузовы, Злобины, Сукины, Воейковы, Головкины, Бибиковы, Новосильцев, Яновы, Сабуровы, Уваров, Нащокин, Юхновы, руководители первого ополчения 1611 г.: Прокопий Ляпунов (1611) и князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой (1625), составитель Соборного Уложения 1649 г., князь Никита Иванович Одоевский, участник Азовских походов Петра Первого; первый генералиссимус Алексей Семенович Шеин (1700), представители монашеской братии Троице-Сергиевой Лавры, архимандриты и настоятели ТСЛ, московские митрополиты и патриархи. Среди них: богослов и философ преподобный Максим Грек (1556), московские митрополиты: Феодосий Бывальцов (1475), Иосаф Скрипицын (1555), архиепископ Новгородский Серапион (1516), архиепископы Сергий (1484—1495) и Никандр, архимандриты Троице-Сергиевой Лавры: Дионисий (1610), Феодосий (1674), Евфимий (1700), Адриан Новгородец (1656), келарь и иконописец Евстафий Головкин, писатель иеромонах Арсений (Суханов).

В XIX в. в монастыре были похоронены московские митрополиты святитель Филарет (Дроздов) (1867), святитель Иннокентий (Вениаминов) (1879), русский писатель А.С. Аксаков. В XX в. — московский митрополит Николай (Ярушевич), патриархи Алексий I (Симанский) и Пимен (Извеков), наместник Троице-Сергиевой Лавры Иероним (Зиновьев).
Археологическое изучение Троице-Сергиевой Лавры и её некрополя ведётся более 60 лет. Оно было начато в 1939 г. сотрудником Загорского музея И.Г. Ереминым — учеником А.В. Арциховского, которым был заложен раскоп между Троицким собором и Духовской церковью, где было обнаружено погребение, приписанное казненному князю Борису Горбатому. В июне 1940 г. во время реставрационных работ в Духовской церкви И.В. Трофимовым были обнаружены надгробия жены кн. Василия Михайловича Глинского (20 января 1562 г.) и кн. Александра Оболенского (ноября 1607 г.). В 1953—1957 гг. исследования некрополя Троицкого монастыря вела зав. историко- художественным отделом Сергиево-Посадского музея-заповедника Т.В. Николаева. В 1977— 1978 гг. работы в Лавре вели А.А. Молчанов и В.А. Павлов, с 1985 г. — зав. археологическим отделом Сергиево-Посадского музея-заповедника В.И. Вишневский. В связи с началом работ по вертикальной планировке монастыря и его геологическому изучению, в 1999—2002 гг. Сергиево-Посадским историко-художественным музеем-заповедником были проведены исследования шурфами, которые дали ценный материал по стратиграфии монастыря и открыли десятки надгробий монастырского некрополя — у Успенского собора, у Духовской церкви, между Никоновской церковью, Трапезной и Митрополичьими покоями.

В 2001 г. при земляных работах у алтаря Никоновской церкви было обнаружено самое достоверно древнее надгробие на территории Москвы и Московской земли 1480 года дьяка Василия Беды. Надпись уставом в 7 строк резана вглубь:

Находка надгробия с датой 1480 г. (6988 г. от сотворения мира), существенно удревняющего традицию надписывать плиты и отвергающего связь появления надгробных надписей с ожиданием даты — 7000 г., когда вся православная Россия ожидала конца света, является важным научным открытием.
Как сообщает Ермолинская летопись, весть великому князю Василию Темному о смерти от яда его врага князя Дмитрия Юрьевича Шемяки в 1453 году принес подьячий Василий Беда, сразу же получивший за это дьяческое звание, «при этом прорекоша ему людие мнози, яко ненадолго будет времени его, и по мале сбылося ему». ПРСЛ Т.23, С. 155). Если принять во внимание надпись на плите, Беда прожил еще 27 лет, что не так уж мало.

Сегодня в коллекции надгробий Троице-Сергиева монастыря, включающей в себя около 300 плит (целых и фрагментов), обращают на себя внимание девять надгробий XVI—XVII вв. с особым типом надписей — о «занятом месте», которые наносились в нижней части плиты.
Практика установки надгробия на месте будущей могилы самим владельцем подтверждается сведениями, приведенными А.В. Горским из духовной князя Федора Ивановича Хворостинина 1602 г., где, между прочим сказано: «положить мое грешное тело у Живоначальныя Троицы в Сергиевом монастыре, возле отца моего князя Ивана Михайловича, во иноцех Иосифа, а на месте и цка положена, а на ней написано «место князя Федора Ивановича Хворостинина».

Заметим, что «бронирование» мест проводилось на самом почетном участке монастырского кладбища, вблизи главной святыни — Троицкого собора. На четырех плитах (князя Ростовского, Орины Плещеевой, Ирины Басмановой и Михаила) надписи в изголовье отсутствуют. Вряд ли владельца плиты не похоронили здесь вовсе. Скорее всего, владельца похоронили, но обошлись без обязательной надписи в изголовье. В коллекции монастырского некрополя есть, например, надгробие Саввы Боташева-Безбородого, на котором погребальная надпись была сделана, видимо, загодя, так как в ней была пропущена дата смерти. Впоследствии дату так и не вписали. (Николаева Т.В., 1966. С. 244—245).

Последовательность нанесения надписей (сначала нижняя, затем верхняя) подтверждает надпись на плите Якова Васильевича Волынского: внизу — место занято на Якова Васильевича Волынского, вверху, в основной надписи — покойный назван уже иноком Иасафом Васильевичем Волынским.
Особый интерес представляет плита Ксении Головкиной. Нижняя надпись сообщает о том, что «забронировано» место было на келаря монастыря Евстафия Головкина. Очевидно, что еще при жизни Евстафия (умер он в 1603 г.) «занятое место», по каким-то причинам, вместе с плитой пришлось уступить родственнице. (Вишневский В.И., 2006. С. 280—285).
В коллекции некрополя монастыря имеются также плиты XVI— XVII вв., где надписи вообще отсутствуют. На наш взгляд, можно предполагать, что это тоже «предварительные» надгробия, занимавшие места на кладбище, но владельцы купленных участков не смогли или не посчитали нужным сделать соответствующие надписи на памятниках, а при погребении по каким-то обстоятельствам, погребальные надписи так вообще и не появились. Надгробные надписи сообщают нам интересные сведения о жизни монастырской братии. Так, они сообщают сведения о занятиях (должностях) старцев — найдены надгробия: Савостьяна-квасника (1605) (инв. 900 арх.), казначея-схимника Калинника (1664), книгохранителя Феодорита (1528) (инв. 2201 арх.). Сохранившаяся надпись вязью в 3 строки гласит:

Уникальной для коллекции надгробий Троице-Сергиева монастыря является формулировка «бо бя книгохранитель» («который был книгохранителем»). Иногда надписи сообщают о происхождении монахов: Антипа Дмитровец (конец XV — начало XVI вв.) (394 арх.), инок дьякон Мисаило Коломнятин (1533), старец Ферапонт Вязметин (1646) (422 арх.) (Вишневский В.И.У 2006. С. 130-174).
С 2003 г. исследования продолжаются Подмосковной экспедицией ИА РАН (А.С. Энговатова, А.Л. Высоцкий), причем большими раскопами были исследованы некрополи Смоленской церкви, к северу от Трапезной, а также древние кладбища, перекрытые зданиями Трапезной и Успенского собора. Было проведено комплексное исследование некрополя, в том числе и погребального обряда, в результате чего были зафиксированы погребения с «каменными подушками», собрана коллекция керамических ритуальных сосудов XVI— XVII вв. (так называемых «слезниц») и пополнена коллекция средневековых белокаменных надгробий.

Так, к северо-востоку от Трапезной, было вскрыто несколько погребений иноков XVII в., причём в погребении №3 лежал монах в деревянном гробу, а голова лежала на красноглиняном рельефном печном изразце середины 60-х годов XVII в. с изображением единорога, причём на изразце была сделана специальная выемка под голову. По всей видимости, изразец заменял кирпичи, которые были найдены в двух соседних погребениях под головами покойных.
Погребальный христианский ритуал положения в изголовье каменной подушки (кирпича или камня) фиксируется в русских монастырях в Новгороде, Пскове, Старой Рязани, Москве, Гродно и Смоленске с XII—XIV вв. Единично погребения с плоскими камнями в изголовье известны в XVI — начале XVII вв. в Москве и Суздале. Этот обычай подчеркивал аскетизм и праведность погребенного. Агиографическая литература рисует каменную подушку как одно из орудий смирения плоти. В житии Нифонта, епископа Констанцы, сказывается:

***


Никольское кладбище – одно из самых старинных кладбищ Сергиева Посада. Первые захоронения появились здесь еще при осаде Троицкого монастыря польско-литовскими захватчиками в начале XVII века, которые хоронили здесь своих собратьев. Позже стали хоронить и русских людей. Кладбище продолжало действовать на протяжении трех веков, вплоть до 1952 года, когда оно было официально закрыто. С тех пор территорию, из-за неимения кладбищем четких границ, частично сокращают. Ближайшие к кладбищу жилые дома, гаражи и детский садик стоят на том месте, где недавно были могилы воинов, сражавшихся за Родину. Точное число захороненных на территории Никольского кладбища остается поныне неизвестным.

Буша́ - село в Ямпольском районе Винницкой области Украины.
Когда-то на территории Буши было 7 кладбищ. Наиболее интересным является старинное кладбище с поросшими мхом каменными крестами, которое называют Казацким. В XV веке в Буше часто происходили столкновения между казаками и польскими войсками. Но наиболее трагичной была битва за Бушанский замок в ноябре 1654 года. Тогда здесь погибло много казаков. Правда, сегодня могилы, датированные более ранними, чем конец XVIII века, в Буше найти трудно (конец XVIII века - последний этап существования украинского казачества). Собственно говоря, кладбище нельзя назвать именно казацким.
И, тем не менее, интересного здесь много. Кладбище действительно уникальное по разнообразию форм. Сложные фигуры крестов показывают, как менялась камнеобрабатывающая культура местности. Изготавливали их из песчаника - породы, которой достаточно в близлежащих долинах рек.
Интересные формы древних надгробных крестов - так называемый треф и мальтийские. На многих еще можно прочитать древние надписи. Есть простые и более сложные композиции. Они - уникальные памятники аутентичной народной скульптуры.
Местность Бушанского кладбища колоритная и довольно красивая. Кладбище находится на горе, откуда можно наблюдать красивую панораму окружающей местности с ее природными и архитектурными шедеврами. (с)

Сисой Великий († 429) — христианский святой, монах-отшельник, последователь Антония Великого. Память в Православной церкви совершается 6 июля (по юлианскому календарю).
По происхождению Сисой был коптом, жил в Египетской пустыне в пещере, в которой до него проживал преподобный Антоний. Согласно житию, Сисой учил смирению и надежде на милосердие Бога.

Изображение сопровождает надпись: «…к чему вся эта слава, богатство, великолепие, которого безвозвратно лишается человек со смертию, а бессмертная, но истерзанная несовершенством душа, словно заключённая в темницу своего бренного тела, так и не обретёт для себя покоя, ибо не радел человек о воспитании её, не упражнял в молитве, богомыслии, не закалял в лишениях и скорбях. О, смерть, кому возможно избежать тебя!»

В 1940 году в городе Коламбус (Огайо, США) открылся ночной клуб "Катакомбы", интерьер которого активно обыгрывал тему смерти — искусственные скелеты, черепа, гробы и пр. Согласно легенде, клуб располагался на глубине 300 футов. Лифт, на котором гости спускались в клуб, сильно раскачивался, чем пугал гостей. Однако, фактически лифт никуда не ехал, а только имитировал движение, а клуб находился над землёй.
Клуб был весьма популярен, в нём творился вcяческий трэш и угар — посетители никогда не знали, обсыпят ли их арахисом, обрызгают ли водой, или просто отрежут рукав от рубашки.
Однако, клуб просуществовал всего год, и остался в истории благодаря фотографиям журнала Life. (с)
Как мы видим, оформление частично отсылает нас к капуцинской крипте в Риме

Церковь Сен-Медар, единственная средневековая церковь квартала Сен-Марсель, построена на месте существовавшей тут еще в IX веке часовни Сен-Медар. Часовня была названа по имени святого Медара, епископа Нуайонского времен короля Хлотаря I. Как следует из летописей, епископ был сильным и независимым человеком: примерно в 550 году он рукоположил в диаконисы королеву франков Радегунду, бежавшую от нелюбимого мужа – Хлотаря.
Со временем на месте часовни было выстроено первое парижское епископство, разрушенное викингами в VII веке. В булле папы Александра III (1163 год) упоминается вторая церковь Сен-Медар, выстроенная на этом же месте и входившая в аббатство св. Женевьевы. Здание на нынешней улице Муфтар – уже, таким образом, третья церковь, посвященная св. Медару.
Существующий храм начал строиться в XV веке – процесс этот, прерываемый религиозными войнами, продолжался до XVIII столетия. В 1561 году гугеноты сожгли церковь после столкновения с прихожанами-католиками. Этот пожар дал сигнал к длившемуся полвека вооруженному противостоянию католиков и протестантов, вершиной которого стала Варфоломеевская ночь.

Во второй половине XVII века церковь облюбовали янсенисты – адепты еретического учения, осужденного буллой папы Иннокентия X (1653 год). Янсенисты постепенно выродились в секту со своими суевериями. На кладбище церкви Сен-Медар похоронен видный сторонник учения, дьякон Франсуа Парис. На его могиле стали собираться так называемые конвульсионисты, испытывавшие экстаз и верившие, что тут исцеляются безнадёжно больные. Люди катались по земле вокруг гробницы святого, ели почву, в садомазохистском безумии наносили себе раны и даже распинали себя на кресте. Узнав об этом, король Людовик XV приказал кладбище запереть и прекратить все чудеса на этом месте. После этого на воротах появилась надпись «Король запрещает Богу творить здесь чудеса».
Церковь расположена на улице Муфтар – узенькой, искривлённой, сохранившейся со времен средневекового Парижа, не снесенного бароном Османом. Многие дома на улочке принадлежат XVII веку. На них ещё висят старинные торговые вывески, по которым парижане определяли адрес до Наполеона (именно император ввел нумерацию домов). Здесь жили Паскаль, Декарт, Дидро, Эмиль Золя, Проспер Мериме. (с)



В 1690 году в дворянской семье родился ребенок, названный Франсуа де Пари. Его отец занимал в то время должность советника Парламента. В семь лет его отправили в пансион, где он отличался большой и, можно даже сказать, чрезмерной для ребенка его возраста набожностью. Это, однако, не помешало ему вместе с товарищами составить план поджога училища. Но заговорщики не привели свой замысел в исполнение, или, по крайней мере, пучок соломы, который им удалось зажечь, только слегка опалил стену. Однако это столь незначительное, по-видимому, событие оказало решающее влияние на всю дальнейшую жизнь молодого Пари. Его стали преследовать такие ужасные угрызения совести, что он, несмотря на свой детский возраст, стоял на епитимье, рыдал и выкликал разные изречения из книги Иова.
Когда Пари исполнилось двадцать лет, родственники пытались заставить его принять должность советника, принадлежавшую его отцу, но он упорно отказывался, так как чувствовал в себе другое призвание. Все попытки, предпринятые с целью побудить молодого человека принять участие в светской жизни, остались безуспешными. Наконец в 1713 году он получил от своего отца разрешение поступить в семинарию, где его больше привлекал аскетизм, чем наука.
Примерно в это же время Пари лишился отца, после чего раздал бедным свою долю наследства. Он не мог или не захотел добиваться продвижения по службе и так и остался дьяконом.
Иногда он отправлялся пешком в деревню, чтобы посетить некоторых своих друзей-монахов. После знакомства с их жизнью Пари окончательно отказался от мысли уйти в монастырь и поселился в маленькой комнате на улице Arbalete в квартале бедняков, называвших его мосье Франсуа. Его пища состояла только из нескольких крутых яиц, которые он варил сам, и из супа, который готовила соседка. В обмен за это дьякон носил ей каждое утро воду. Но отшельник сменил и это жилище. Добровольные лишения, которым он себя подвергал, не имели пределов. При таком образе жизни болезнь не замедлила появиться. Судя по описанию постигшего его недуга, можно заключить, что это была костоеда и что он умер вследствие непрерывных нагноений и от отсутствия ухода.
Он скончался вечером первого мая 1727 года в возрасте 37 лет.
Дьякона похоронили третьего мая на маленьком кладбище Сен-Медар. В тот же самый день одна мотальщица шелка по имени Мадлен Беньи, страдавшая параличом левой руки, пришла в дом, где жил дьякон, на улице Бургонь в 8 часов утра и видела, как принесли гроб, в который должны были положить покойника.
Как только гроб поставили, больная немного нагнулась, чтобы потереть руку о гроб, прежде чем на него возложат покров. Затем пришли священники, чтобы забрать тело, а больная отправилась к себе домой. Когда она вошла в свою комнату, то сразу принялась разматывать шелк обеими руками. Ее болезнь прошла окончательно и бесповоротно.
Все сказанное мною об истерическом параличе и способе его исчезновения не может оставить в уме читателя и тени сомнений. Выздоровление Мадлены Беньи получило большую огласку. Многие обитатели квартала, знавшие лично Пари, отправлялись на его могилу и затем уверяли, что выздоровели от своих болезней или получили облегчение страданий.
Советник Парламента Kappe де-Монжерон стал летописцем этих исцелений. Благодаря трем большим томам, которые он напечатал, мы в настоящее время можем восстановить эти явления во всех подробностях. Первым случаем подобного рода, получившим некоторую известность, было исцеление молодого испанца Альфонса де-Палачиос. Этот молодой человек, сын испанского посланника, так страдал от болезни глаз, что почти ослеп.

Подробное описание его болезни дает нам повод предполагать, что у него было воспаление роговой оболочки обоих глаз, т. е. двойной кератит. Его лечил знаменитый в то время врач Жандрон. Доведенный до отчаяния медленным действием лекарств, и услыхав о том, что творится в Сен-Me даре, больной решил туда отправиться. Послушайте, каким образом Kappe де-Монжерон описывает нам его чудесное исцеление:
"Исцеление начинается под покровом тишины и сна. В три часа утра дон Альфонс просыпается. Он изумлен — ему кажется, что он видит сон, потому что все его боли утихли, да что я говорю? — он чувствует, что совершенно избавлен от них. Его страдания исчезли, мрак рассеялся, источник недуга иссякнул — одним словом, глаз у него восстановлен.
Глаз, который еще накануне вечером был воспален, болел и был уродлив, теперь казался красивым, оживленным и блестящим. Дон Альфонс выносит, не мигая, самый яркий свет солнечных лучей и пыль, поднимаемую толпой вокруг могилы.
Не успел прозревший вернуться домой, как заметил, что другим глазом он видит несравненно лучше, чем видел до потери зрения. Он так оживляется, что никак не может удовлетворить свою жажду воспользоваться вновь дарованным ему чувством, и тут же производит над собой опыт — спешит читать и писать; все удивляются легкости, с которой он это делает.
Приходит учитель рисования и показывает ему этюды такой необыкновенной тонкости, что их трудно даже хорошо рассмотреть; но, к всеобщему удивлению, он разбирает их лучше и быстрее, чем кто-либо из окружающих. Его зрение, наконец, так превосходно, что он проводит весь остальной день и часть ночи с пером в руках, и это занятие, требующее большого внимания, нисколько его не утомляет.
Два дня спустя он отправляется к Жандрону в Отейль. Жандрон, находившийся в саду, уже издали заметил его и увидел, что тот идет без проводника, без повязки, с открытыми глазами и что солнечные лучи, ударяя ему прямо в лицо, нисколько его не беспокоят. Он изумляется и, не веря своим глазам, бросается к нему навстречу, выкрикивая на бегу: "Что сделали вы со своим глазом? Он, кажется, поправился". Дон Альфонс сообщает ему о происшедшем. Тогда Жандрон подвергнул его глаз самому тщательному исследованию и нашел зрение его вполне нормальным".
Второй случай касается госпожи Тибо. Эту девушку страшно разнесло вследствие вздутости живота. Kappe де-Монжерон утверждает, что она страдала водянкой. Ее верхние конечности были так сильно сведены, что она не могла пошевелить пальцами, так как они конвульсивно прижимались к ладони и даже вызвали раны и нагноения. С точки зрения современной медицины это был случай метеоризма в связи с истерической контрактурой, что лучше всего доказывает способ его исцеления. В этом состоянии умирающую, дошедшую до последней крайности и отчаявшуюся во всех светилах науки девушку несут на кладбище Сен Медар спустя четверть часа ее парализованные рука живот и ноги утрачивают свою вздутость на глазах у зрителей, и она встает.
Это уже вовсе не та женщина, страдавшая водянкой, все члены которой расплывались, достигая чудовищных размеров. Паралич прошел, и она теперь ходит, двигает руками, становится на колени встает и возвращаясь к себе домой, поднимается по крутой лестнице. В первые же дни она избавилась от ран и нагноений, а через неделю была более здорова, чем до начала всех этих страданий.
Через несколько дней после исцеления госпожи Тибо в Сен-Медаре произошел другой похожий случай, но гораздо более громкий. Он касался одной служанки, Анны Куроно, которую в конце 1730 года поразил неполный паралич левой части тела. Так как больная во что бы то ни стало хотела снова ходить, то она придумала очень остроумный механизм, описанный и изображенный с большими подробностями нашим историком. Куроно сделала из тесемки стремя, которое поддерживало на весу ее параличную ногу. Это стремя она посредством охватывавших ее плечи помочей прикрепила к своему кушаку и таким образом поддерживала свою левую ногу, а все ее тело покоилось на двух костылях. Но так как и этого было недостаточно, то Куроно прибавила к своему импровизированному механизму другую тесемку, придерживавшую ее левую ногу и прикрепленную к правой руке, при помощи которой она изо всех сил тянула ее вперед и передвигала свое тело сильными толчками. Чтобы передвигаться таким способом, ей приходилось перегибаться назад и делать такие ужасные кривляния и гримасы, что она вызывала ужас у всех, кто ее только видел. Движимая сильным желанием выздороветь, Анна Куроно ходит в Сен-Медар несколько раз. В последний раз она с большим усилием дотащилась до кладбища.
"Вдруг она чувствует как бы судорогу и движение в пятке своей парализованной ноги. Анна Куроно, так же как и все окружающие, замечает его. Это движение было чисто механическим и поразило всех присутствующих. Бедная больная, вместо того чтобы предаваться радости, волнуется при мысли, что услышанные ей движение и шум произошли вследствие разрыва тесемок, без которых ей невозможно двигаться. В это время ее стаскивают с могильной плиты и отрывают как бы против ее воли от могилы Пари, чтобы поставить на костыли, в которых она, по видимому, могла еще нуждаться.
Не успела она сделать несколько шагов, как почувствовала необычайную легкость в теле, сопровождавшуюся вздрагиваниями во всей парализованной части. Сначала это приводит ее в изумление.
Вскоре после того она замечает, что опирается на парализованную ногу, которая обрела свою прежнюю силу и подвижность. Тогда Куроно подымает в воздух костыли и двигается вперед крупными шагами; она идет так быстро, что могла бы догнать карету, и очень скоро подходит к дому, где живет ее госпожа. Счастливица так взволнованна, что совершенно теряется и не может понять, как она прошла за столь короткое время такой длинный путь. Она уже больше не та немощная женщина, которой приходилось прилагать всевозможные усилия и страшно напрягать одну половину своего тела, чтобы двигать другую; теперь это сильная и крепкая женщина, передвигающаяся, несмотря на свой преклонный возраст, с необычайной быстротой — она превратилась в новое существо. Ее язык, который мог только лепетать, теперь говорит вполне свободно; ее рука, совершенно лишенная чувствительности и почти недвижная, действует теперь свободно и энергично; ее бедро, голень и стопа, обременявшие ее, как тяжелые гири, и в течение шести месяцев более походившие на члены трупа, чем на части живого тела, мгновенно приобретают силы, обычно свойственные людям ее возраста, которыми она обладала до своей болезни. Вот почему эта параличная, прежде передвигавшаяся лишь при помощи пружин и искусственных приемов, теперь идет твердой поступью, быстро и непринужденно. Та, которой прежде требовалось четыре или пять часов, чтобы придти из дома в Сен-Медар, теперь проходит этот путь чуть ли не за минуту. Женщина, которая не могла сделать и шага без помощи сложного механизма, теперь радостно несет в воздухе своими костылями".
Такой же поразительный пример моментального исцеления представляет собой и случай Маргариты Дюшен. Она страдала метеоризмом, истерическим шаром, параличом, сильными конвульсивными припадками, продолжительной летаргией — одним словом, у нее было все, что позволяет определить несомненную истеричность. Послушаем лучше, что говорит о ней Kappe де-Монжерон:
"Перед нами странная и вместе с тем непонятная болезнь, как по сложности и силе, так и по ее продолжительности. Маргарита Дюшен страдает ужасными головными болями и разрывом желудочных кровяных сосудов, что не позволяет ей принимать пищу. Она ощущает смертельную слабость и похожа скорее на покойницу, чем на живого человека. Прибавьте к этому удушье от водянки и сильнейшие ежемесячные припадки, после которых она часто остается в летаргическом состоянии в течение нескольких дней.
Это ужасное состояние исчезло после путешествия в Сен-Медар.
16 июля 1831 года, едва она успела добраться до кладбища, как ее пораженные параличом члены уже приходят в движение под влиянием непонятной силы, в это же время ее навсегда покидает головная боль, которая беспрерывно мучила страдалицу в течение последних пяти лет, порванные сосуды в груди и желудке, в течение трех лет вызывавшие почти ежедневную кровавую рвоту, вновь соединились и возродились, после чего и лихорадка, не оставлявшая ее в покое ни на минуту, совершенно проходит.
17-го она ощущает то же волнение, что и накануне, и результат не менее достоин удивления: ее грудь, необыкновенно опухшая, принимает нормальный вид, а голос, который она почти потеряла, восстанавливает свою силу.
18-го, после испытанных ею на могиле Пари сильных волнений, она перестает чувствовать боль в боку, постоянно терзавшую ее в течение продолжительного времени: опухоль, которая причиняла эти страдания, исчезла, не оставив после себя никаких следов.
19-го наблюдается поразительное выпотевание во всех ее членах, достигавших чудовищных размеров. Они утрачивают вздутость на глазах у зрителей, и водянка исчезает.
20-го прекращается паралич".

После этого число исцелений начинает резко увеличиваться. Филипп Сержан избавился от паралича, а Готье де-Пезена — от глазной болезни. Мадмуазель Моссарон и Анна Лефран, обе страдавшие от паралича, тоже возвращаются с Сен-Медарского кладбища здоровыми.
Из всех этих случаев, чтобы не утомить читателя повторениями, я приведу только два, наиболее соответствующих рамкам нашего изложения, так как их подробности известны лучше всего.
Первый касается мадмуазель Коарен — еще молодой женщины, прикованной параличом к постели. Кроме того, у нее уже в течение пятнадцати лет на левой груди была опухоль, которая постоянно гноилась. Kappe де Монжерон, разумеется, называет ее раком, но я позволю себе усомниться в том, чтобы подобный недуг мог длиться у молодой женщины пятнадцать лет. Вероятно, это был нарыв, сопровождавшийся фистулой.
Итак, эта женщина уже давно была прикована к постели и отчаялась в своем выздоровлении, как вдруг ей в голову пришла мысль посетить Сен-Медар. Будучи не в силах совершить туда путешествие, она поручила соседке принести ей земли с могилы Пари и подержать некоторое время ее рубашку на могильной плите дьякона. Все было исполнено в точности, и больная с нетерпением ожидала возвращения соседки. Наконец та явилась с землей и рубашкой.
На этот раз выздоровление произошло моментально. Вот как рассказывает об этом Kappe де Монжерон.
"Не успела умирающая надеть на себя рубашку, прикасавшуюся к могиле, как она уже почувствовала на себе ее благодетельное воздействие. Эта страдалица, которая с самого начала своего паралича постоянно лежала на спине, будучи не в состоянии изменить положение, внезапно приобретает столько сил, что поворачивается в постели. На следующий день больная прикладывает к раку, источнику всех ее страданий, рубашку, полежавшую невдалеке от могилы дьякона Пари, и тотчас же с восторгом отмечает, что глубокое отверстие на ее груди из которого постоянно в течение 12 лет выходило зловонное вещество, начало затягиваться и проходить. В следующую ночь выздоровление подвинулось еще дальше. Ее парализованные члены, на протяжении стольких лет напоминавшие члены мертвеца из-за свойственного им леденящею холода, неподвижности, страшной худобы и сведения, неожиданно оживают. Вот уже рука ожила и стала двигаться, сведенная и высохшая нога разгибается и выпрямляется, яма, образовавшаяся от худобы в бедре, наполняется и исчезает. Больная пробует двигать своими вновь вернувшимися к жизни органами, худоба которых все еще носит печать мертвенности. Она встает без посторонней помощи, опираясь на носок той ноги, которая уже давно стала короче другой, свободно пользуется левой рукой, самостоятельно одевается и чешется. С той минуты каждый день с ней происходят все новые неожиданности. 14-го больная передвигается еще легче, чем в предыдущие дни. 19-го числа того же месяца она спускается в помещение своей матери, которую продолжительная болезнь приковала к постели. Оба ее брата, занимавшие придворные должности, прибегают в тот же день, чтобы взглянуть на нее. Она их приветствует, встает с постели и идет им навстречу. Наша исцелившаяся вскоре выступит перед многочисленными зрителями. 24 августа Коарен отправляется пешком в свою приходскую церковь, куда в течение многих лет ее не могли перенести даже на кресле. У нее даже хватает сил, чтобы встать на колени. Она возвращается из церкви еще более легко, чем шла туда".
Случай с госпожой Гардуэн тоже не представляет сомнений. Истерия проявляется у нее еще более ясно, чем у других, потому что она выздоравливает во время одного из тех конвульсивных припадков, которые мы наблюдаем у современных истеричных. К тому же у нее постоянно случаются онемения, которые носят характер истерического паралича как по своему началу, так и по завершению. Наш повествователь так передает нам это событие:
"Во время самого отчаянного состояния, после того как больная совсем лишилась сил и когда она уже ждала только момента, который должен освободить ее от всех земных печалей, в это самое время одна женщина предлагает ей позволить перенести себя на могилу дьякона.
Больная собирает все свои силы, чтоб написать, что она желает быть перенесенной в Сен-Медар. Опекун госпожи Гардуэн сначала отказывается исполнить ее просьбу, опасаясь, что она может умереть в дороге, тем не менее, он готов посоветоваться на этот счет с врачом. Врач, до которого уже дошли слухи о Сен-Медаре, посчитал интересным произвести опыт и, полагая, что в отчаянных случаях все средства допустимы, объявил, что он не только не препятствует желанию больной, но даже был бы доволен, если бы его пациентку перенесли в Сен-Медар.
Для этой цели выбрали 2 августа. Носильщики, приглашенные для ее переноски, засомневались, увидев жалкое, бледное и неподвижное тело больной, которая утратила даже способность речи. Они не уверены даже насчет того, труп или умирающую им велят перенести с третьего этажа на улицу. Тем не менее носильщики поднимают ее вместе с креслом, но обморок, в который она впадает, как только ее понесли, еще больше увеличивает их страх. Эти закаленные и привычные к переноске больных люди каждую минуту опасаются, что она скончается у них на руках. В таком состоянии ее приносят в Сен-Медар и кладут на могилу дьякона.
Но едва только скорченное тело этой злосчастной умирающей коснулось могилы, как тотчас ее парализованные члены пришли в крайнюю подвижность. Эти поразительные вздрагивания, охватившие ее тело, были похожи на борьбу жизни со смертью. Но смерть на этот раз была вынуждена уступить. Она скрывается и исчезает. Движение, теплота и сила уже во время борьбы пришли на смену неподвижности, холоду и бессилию. Боли прекратились, цвет лица оживился, и здоровье вернулось к больной со всеми своими атрибутами. Она встает, ходит, хотя и с поддержкой, но уже довольно твердой и свободной поступью и возвращается к своим носилкам, вызывая слезы и радостные восклицания зрителей, толпой следующих за ней.
Вернувшись на свою улицу, Гардуэн встает с носилок, идет твердой поступью, с легкостью поднимается на третий этаж и наконец входит в комнату, где ее встречает толпа людей разных званий и положений, которые наперебой пытаются выразить свой восторг по поводу столь быстрого и полного ее исцеления. Тысячи людей были свидетелями страданий бедной девушки в течение 6 лет, все скорбели о ее жалком состоянии и многие из наблюдавших, как ее переносили в беспамятстве в Сен-Медар, предполагали, что для нее больше ничего не остается, кроме усердных молитв о прекращении страданий и вечном успокоении. Как велико было теперь их изумление при виде той, которая в течение 19 месяцев не могла пошевелить ни одним членом, а затем даже лишилась речи — при виде того, как она ходит, говорит и действует будто человек, который никогда и не болел. С первого же дня ее здоровье стало таким цветущим, что многие не хотели верить, чтобы прежде она была парализована".
Как справедливо замечает Матье, случай с госпожой Гардуэн может служить связующим звеном между обыкновенными случаями и случаями, сопровождавшимися конвульсиями большого истерического припадка. Мы просим читателя припомнить то, что было сказано при описании последнего. Тогда перед ним предстанет точная картина событий, ежедневно происходивших с 1731 года на Сен-Медарском кладбище.
Вскоре после исцеления госпожи Гардуэн констатировали другое исцеление, наделавшее много шуму. Оно касалось некой Биго, давно потерявшей слух. Kappe де Монжерон уверяет, что она была глухонемой от рождения, но это мнение не разделяют его противники. Во всяком случае, Биго была настолько глуха, что над ее ухом можно было стрелять из пистолета и она ничего не слышала.
"Как только ее положили на могилу Пари 27 августа, в 7 часов утра, ее лицо тотчас же покрылось мертвенной бледностью, она лишилась чувств, и вскоре у нее начинаются такие сильные конвульсивные припадки, что ее с трудом удается удерживать. Она показывает знаками, что испытывает страшные боли в голове, ушах и горле. Ее голова вращается то в одну, то в другую сторону с такой поразительной быстротой, что нельзя различить черты ее лица. Провожатые больной, не подготовленные к такому зрелищу, снимают ее с могилы, но глухонемая через минуту просит знаками, чтобы ее положили обратно.
Не успели исполнить ее просьбу, как конвульсии, сопровождаемые сильнейшими страданиями, возобновились с еще большей силой, но, в конце концов, к утру 31 августа больная совершенно выздоровела и приобрела такой тонкий слух, что ей завидовали все окружающие".
К этому же времени относится еще один случай, представляющий для нас большой интерес. Он касается исцеления Жанны Фуркруа.
Эта молодая особа, дочь бакалейщика, по словам Kappe де Монжерона, поражала всем своим редким безобразием и странными болезнями. Но самым удивительным был анкилоз, разъедающий и жгучий, который уже более года как стянул Ахиллесово сухожилие ее левой ноги и, приподняв пятку гораздо выше обыкновенного, перевернул стопу почти задом наперед, вследствие чего нога выглядела отвратительно обезображенной, а госпожа Фуркруа совершенно лишилась возможности ею пользоваться. Вдруг, во время одной из конвульсий, кости левой стопы приходят в нормальное состояние, переворачиваются и принимают свое обычное положение. Ахиллесово сухожилие размягчается, вытягивается и становится эластичным. Большая опухоль, образовавшаяся около щиколотки, исчезает. Вся нога, прежде так ужасно обезображенная, мгновенно приобретает естественный вид, и госпожа Фуркруа начинает легко и свободно ходить.
Трудно дать лучшее описание истерической стопы, и для большей наглядности Kappe де Монжерон приводит в своей книге гравюру, отчетливо демонстрирующую положение больной. Я обращаюсь к каждому врачу, который прочтет эти строки: можно ли сомневаться в характере описанного здесь недуга и в причине его исцеления? Впрочем, мнение, которое теперь защищаю я, уже победоносно отстаивал проф. Шарко на своих лекциях в Сальпетриере, где очень часто приводились случаи, аналогичные с болезнью госпожи Фуркруа. Для уточнения следует добавить, что ее выздоровление произошло во время сильнейшего припадка, которому девушка подверглась под влиянием подражания — слыша и видя беспорядочные движения других конвульсионерок.
Сен-Медарское кладбище превратилось в 1732 году в место сбора истеричных со всего Парижа.
Известный популяризатор Луи Фурье, опираясь на современных авторов, описывает его следующим образом.
"Конвульсии Жанны послужили сигналом для новой пляски св. Витта, возродившейся вновь в центре Парижа в XVIII в. с бесконечными вариациями, одна мрачнее или смешнее другой. Со всех частей города сбегались на Сен-Meдарское кладбище, чтобы принять участие в кривляньях и подергиваниях. Здоровые и больные — все уверяли, что конвульсионируют, и конвульсионировали по-своему. Это был всемирный танец, настоящая тарантелла.
Всю площадь СенМедарскою кладбища и соседних улиц занимала масса девушек, женщин, больных всех возрастов, конвульсионирующих как бы наперегонки друг перед другом. Здесь мужчины бьются об землю, как настоящие эпилептики, в то время как другие, немного дальше, глотают камешки, кусочки стекла и даже горящие угли, там женщины ходят на голове с той степенью скромности или цинизма, которая вообще совместима с такого рода упражнениями. В другом месте женщины, растянувшись во весь рост, приглашают зрителей ударить их по животу и остаются довольны только тогда, когда одновременно 10 или 12 мужчин обрушиваются на них всей своей тяжестью. Люди корчатся, извиваются и двигаются на тысячу различных ладов… Есть, впрочем, и более заученные конвульсии, напоминающие пантомимы и позы, в которых изображаются какие-нибудь религиозные мистерии, особенно сцены страданий Спасителя.
Среди всего этою нестройного шабаша слышатся только стоны, пение, рев, свист, декламация, пророчества и мяуканье. Но преобладающую роль в этой эпидемии конвульсионеров играют танцы. Хором управляет духовное лицо, аббат Бешеран, который, чтобы быть на виду у всех, стоит на могиле. Здесь он ежедневно совершает с искусством, не выдерживающим соперничества, свое любимое па — знаменитый скачок карпа (saut de carpe), неизменно вызывающий восторг у зрителей".
Аббат Бешеран принадлежал к школе конвульсионеров, считавшейся тогда уже устаревшей. У него одна нога была короче другой на 14 дюймов, но этот недуг не должен был служить помехой для успешности его любимою танца. Он уверял, что каждые три месяца его нога удлинялась на одну точку. Один математик высчитал продолжительность времени, необходимого для его полного исцеления, в итоге у него получилось 35 лет.
Эти вакханалии погубили все дело: король, получая ежедневно от духовенства самые дурные отзывы о происходившем в Сен-Медаре, приказал полицейскому лейтенанту Геро закрыть кладбище. Однако эта мера не положила конец безумным выходкам конвульсионеров.
Так как публично конвульсионировать было запрещено, то припадки янсенистов стали происходить в частных домах, и зло от того только усилилось: Сен-Медарское кладбище концентрировало в себе заразу, а его закрытие послужило сигналом для ее рассеивания. Всюду во дворах, под воротами можно было слышать или видеть, как терзается какой-нибудь несчастный. Его вид действовал заразительно на присутствующих и побуждал их к подражанию. Зло приняло такие огромные размеры, что король издал другой указ, по которому всякий конвульсионирующий предавался суду, специально учрежденному при Арсенале, и приговаривался к тюремному заключению.

Обряд греть покойников (Греть родителей, Жечь перины, Жечь катяшки, Окуривание родителей, Рождественский костёр) — южновеликорусский обряд разведения костров ранним утром в Сочельник или на Рождество (Коляду), кое-где также на Новый год и Крещенье.
17:Первое явление итальянских Мамутонес и Иссохадорес


3-5:Второе явление итальянских Мамутонес и Иссохадорес
18: Коровья смерть - Обряд «Опахивание от Смерти»
Конец февраля:Древнегреческие Антестерии


Пепельная среда - начало Великого поста:Испанские похороны сардины
13-15:Колорадские Дни замороженного мертвеца
Конец марта - конец апреля: Пляска Смерти в Великий Четверг (Вержес, Испания)


4-5: День поминовения усопших в Китае - Цинмин
Апрель или май: Радоница. Обычно Радоницкая неделя/Мертвая неделя/Фомина неделяначинается через неделю после Пасхи.


9, 11 и 13:Древнеримские Лемурии
Семик (Русалчин Велик день, Троица умерших) — восточнославянский праздник весенне-летнего календарного периода; отмечается на седьмой четверг после Пасхи, за три дня до Троицы. Отличительной чертой Семика было поминовение «заложных» покойников.
Последний понедельник месяца: Американский Memorial Day


Июнь-Сентябрь:Мадагаскарская Фамадихана


29:Шествие «чуть не умерших»/Fiesta de Santa Marta Ribarteme


Индонезийский Ритуал Ma 'Nene', Азиатский Фестиваль голодных духов/призраков
24: Ночь на мученика Евпла




Конец октября:Колорадский фестиваль имени Эммы Кроуфорд (гонки в гробах)


Первая суббота ноября: Дмитриевская суббота, Финский День Кекри
1:
2:Римско-католический In Commemoratione Omnium Fidelium Defunctorum
1-2:Эквадорский Dia de los Difuntos, Мексиканский Día de los Muertos (1 ноября почитают умерших детей и младенцев, который ещё называют Днем ангелочков (исп. Día de los Angelitos). 2 ноября, в День умерших (исп. Día de los Difuntos) почитают всех взрослых мертвецов.)
6:В Минской и некоторых соседних губерниях практиковались так называемые «прикладины» - могилы обкладывали свежим дерном. Считалось, что так усопшим будет теплее, и они не захотят выбраться на поверхность…
8: Боливийская Фиеста-де-лас-Натитас
Последняя ночь ноября: Ирландские танцы мертвых


24 декабря:и часто в канун дня Нового Года, многие исландские семьи соберутся вместе на могилах своих близких и зажгут поминальные свечи, чтобы показать, что о них помнят и скорбят.

Нашему календарю, конечно, не хватает родительских суббот, дедов и задушниц. Но со временем постараемся внести и их.

Эти черепа с золотыми подушечками в глазницах находятся в благотворительном фонде Бангкока - Ruamkatanyu. Он помогает беднякам, у которых не хватает денег на похороны родственников. Черепа принадлежали первым десяти покойникам: их сохранили, позолотили и поставили на почётное место. Вот уже 60 лет они являются хранителями здания.
Фонд является частной организацией и функционирует за счет пожертвований. Его волонтеры называют себя "похитителями тел". Хотя в их обязанности входит не только перевозка (на своих собственных транспортных средствах) трупов с мест происшествий в морги, но и оказание первой помощи до приезда скорой помощи.

Пассакалья о жизни (итал. Passacaglia della vita) — одно из самых известных вокальных произведений XVII века. Обычно приписывается итальянскому композитору Стефано Ланди.
Passacaglia della vita состоит из коротких строф, объединённых рефреном, в котором проводится тема быстротечности жизни и неминуемой смерти. Эта тема является развитием идеи Memento Mori, популярной в Древнем Риме. По свидетельству Тертуллиана там существовал обычай, по которому сопровождающий победоносного военачальника во время триумфального шествия ликтор шептал ему на ухо, что он смертный человек («Respice post te! Hominem te memento!»). Вторым прямым источником вдохновения и художественных образов автора текста песни является Ветхий Завет: «Человек — что дуновение ветра, дни его исчезают, как тень».
По другой версии тема песни является отголоском средневековых плясок смерти, «danse macabre», вызывающая в воображении слушателя образы скелетов, танцующих на улицах средневековых городов. Ещё одна версия связывает её с наследием творчества вагантов.
Форма песни определяется разными искусствоведами как чакона или пассакалья. Основой песни является basso ostinato, повторяющаяся в нижнем голосе мелодико-ритмическая фигура, на фоне которой обновляются верхние голоса. В простой строфической мелодии с легко запоминающимся танцевальным ритмом выступает текстовое содержимое. Рефреном песни является фраза: «Каждый должен умереть» («Вisogna morire»).

Напрасно думаешь, что годы твои бесконечны. Всем придется умирать.
Жизнь это сон. Она кажется так сладка, но радость недолга. Всем придется умирать. Ни к чему доктора, бесполезен хинин, вылечиться нельзя. Всем придется умирать.
Грош цена слезам, угрозам, браваде, что рождает наш кураж. Всем придется умирать. Никакая наука на найдет слов, чтобы утишить эту горечь. Всем придется умирать.
Нет такой уловки, чтобы развязать этот узел, и нет проку бежать. Всем придется умирать. Для всех одно, и хитрец не избежит удара. Всем придется умирать.
Умирать с пением, с игрой на цитре или мюзете. Умирать всем придется. Умирать в танце, на попойке, в пиру. Все - мертвечина, умирать всем придется.
Немилосердна смерть. Со всеми вероломна, опозорит каждого. Умирать всем придется. Кто сходит с ума или бредит - обманет одного себя. Умирать всем придется.
И детство, и юность, и зрелость - все кончат во прахе. Всем придется умирать. Здоров или болен, силен или немощен - никто не вечен. Всем придется умирать.
Смерть в твоей груди, когда ее меньше всего ждешь. Всем придется умирать. Не думаешь о ней, глядь - а свет померк в глазах, и ты уже мертв.
Скажи теперь: всем придется умирать.

Адрес: Josefská 28/8, Praha 1
Церковь была возведена в 1285-1379 гг. на месте более старого храма. Ее строительство было связано с основанием нового монастыря ордена августинцев, которых пригласил в Прагу король Вацлав II в 1285 г. В 1379 г. храм был построен и освящен.
Церковь дважды горела: в июне 1420 г., во время Гуситских войн, и в 1541 г., во время пожара на Малой Стороне. В середине XVI в. началась ее реконструкция в ренессансном стиле. В 1593 г. храм был повторно освящен.
В 1725-1729 гг. церковь опять была реконструирована, на этот раз в барочном стиле. От старого храма сохранилась готическая башня (XIV в.) и ризница (сакристия). Своды ризницы опираются на боковой неф и столб с готическими росписями со сценами из жизни св. Гедвики. (с) pragagid.ru
Здесь нас встретят сразу две реликвии: мученик Бонифаций и святой Юст в золотой маске.


Адрес: Spálená, 6
Костел в стиле барокко стоит на месте бывшего еврейского кладбища. Был построен для Ордена тринитариев, которые пришли в Прагу в 1705 г. Строительство костела началось в 1708 г. по проекту архитектора Октавио Броджио (Oktavián Broggio). Строительство осуществляли Криштоф Динценхофер (Kryštof Dientzenhofer) и Ян Йиржи Айхбауэр (Jan Jiří Aichbauer). Костел был освящен в 1713 г. Вся постройка выражает символику Троицы, это видно и на фасаде, выходящем на ул. Спалена (Spálená, где находится вход. Здесь расположены три входных портала, а над ними находятся три окна. Справа от фасада стоит статуя Св. Яна Непомуцкого (sv. Jan Nepomuckýв кубистической в стене, слева за полукруглыми воротами стоит копия статуи Св. Иуды Фаддея (sv. Juda Tadeáše) академического скульптора Йиржи Новака (Jiří Novák).


В костёле хранятся мощи священномученика Феликиссима (Felicissimus) и святой мученицы Маркии (Marcia) в роскошных нарядах; лица скелетов прикрыты посмертными масками из воска.
Напомним, что именно здесь располагается уникальная расписная крипта.


Адрес: Národní třída 8
Останки под покрывалом якобы принадлежат святой Колумбе. Зачем Праге французская святая из Корнуолла, уже никто не ответит.


Адрес: Strahovské nádvoří 1/132


В храме кармелиток на Градчанах в нише за стеклом находится тело умершей благословенной Электы, монахини из ордена кармелиток, сидящей в кресле и уже несколько сот лет без следов разложения. Тело монахини в богатом белом одеянии, но все почерневшее. Предание рассказывает о том, как случилось, что после смерти ее не похоронили:
Когда сестра Электа умерла, ее похоронили, как и остальных монахинь. Через три года гроб был вскрыт, и в нем лежало нетленное тело. Сестры умыли его вином и душистыми травами. При умывании хотели посадить ее на кресло, но не смогли согнуть ноги в коленях. Одна из сестер пошла к аббатисе, чтобы сообщить ей об этом, и получила ответ: «Идите, дорогая дочь, и скажите благословенной сестре, что при жизни она всегда была очень послушной. И теперь после смерти должна послушаться и сесть в кресло».
Монашка вернулась и едва сообщила приказ аббатисы, мертвая Электа согнула колени и позволила посадить ее в кресло. Но ее голова оставалась склоненной на грудь, потому что ее позвоночник был поломан.
Монашка снова пошла к аббатисе и получила ответ: «Скажите благословенной сестре, чтобы и после смерти была с поднятой головой, как при жизни смотрела на небеса». Едва монашка передала приказ, Электа подняла голову и по сей день так и осталась. Потом была поставлена в нише костела прямо на кресле, где находится и поныне.(с)
Адрес:Градчанская пл., 4. Костёл св. Бенедикта

По другой версии: Главная реликвия монастыря - мумия его основательницы, Марии-Электы, умершей в 1663 году. Когда через три года гроб вымыла из земли разлившаяся Влтава, монашки обнаружили, что тело Марии-Электы ничуть не изменилось… потом ее тело стали обмывать винным отваром листьев розы, розмарина и лаванды, и Мария-Электа тут же приобрела интенсивный коричневатый оттенок, а после уксусных примочек лицо ее почернело.

Смерть человека сама по себе производит негативное впечатление, смерть же ребёнка - шокирует любого. Кричащее противоречие есть в этом явлении. Только начавшаяся жизнь неожиданно прерывается. Причины, как правило, отходят на второй план, становятся фоном следствия. К этому нельзя привыкнуть.
Мы рассмотрим несколько музыкальных произведений так или иначе связанных со смертью детей. И это не просто констатация жуткого факта жизни (или смерти?), а философское его раскрытие, осмысление, нахождение каких-то смыслов.
Баллада Иоганна Вольфганга фон Гёте "Лесной царь" (Der Erlkönig), написанная в 1782 году легла в основу многочисленных вокальных и инструментальных сочинений. Карл Блюм, Бернард Кляйн, Людвиг Шпор и другие композиторы не смогли пройти мимо этого драматического стихотворения. Наибольшую популярность приобрела баллада Франца Шуберта. Биограф композитора Йозеф Шпаун свидетельствует: "Однажды в послеобеденное время мы с Майрхофером зашли к Шуберту, который тогда жил с отцом на Химмельпфортгрунде. Мы застали Шуберта очень возбуждённым, громко читающим из книги "Лесного царя". Он несколько раз прошёлся с книгой взад и вперёд, внезапно он сел, и через самое короткое время, так быстро, как только можно записать, прекрасная баллада уже была занесена на бумагу". Первое исполнение баллады весной 1821 года в венском театре Кернтнертон принесло Шуберту оглушительный успех.
Реальные лица баллады - рассказчик, отец, ребёнок - объединены близостью интонационного строя. В соответствии с развитием событий, в музыку добавляются новые штрихи, которые оттеняют индивидуальные черты и состояние каждого персонажа. Драматическим репликам отца и сына противопоставляется манящая, завлекающая сладость речей Лесного царя. Когда попытки завлечь ребёнка лаской не удаются, Лесной царь переходит к угрозам. При этом развитие музыки достигает максимального напряжения, динамизированная реприза перерастает в кульминационную вершину всей баллады. Суровый лаконизм финальной фразы, произносимой рассказчиком, ещё сильнее подчёркивает трагизм ситуации. Сгущённую фантастичность картины "Лесного царя", мрачную ночь, бешенную скачку коня, бредовые идеи умирающего ребёнка композитор облекает в реальные образы действительного мира, отчего драматизм происходящего становится более ощутимым, остро впечатляющим.
Перевод "Лесного царя" на русский язык в 1818 году опубликовал Василий Андреевич Жуковский:
Кто скачет, кто мчится под хладною мглой?
Ездок запоздалый, с ним сын молодой.
К отцу, весь издрогнув, малютка приник;
Обняв, его держит и греет старик.
"Дитя, что ко мне ты так робко прильнул?" -
"Родимый, лесной царь в глаза мне сверкнул:
Он в тёмной короне, с густой бородой". -
"О нет, то белеет туман над водой".
"Дитя, оглянися; младенец, ко мне;
Веселого много в моей стороне:
Цветы бирюзовы, жемчужны струи;
Из золота слиты чертоги мои".
"Родимый, лесной царь со мной говорит:
Он золото, перлы и радость сулит". -
"О нет, мой младенец, ослышался ты:
То ветер, проснувшись, колыхнул листы".
"Ко мне, мой младенец; в дуброве моей
Узнаешь прекрасных моих дочерей:
При месяце будут играть и летать,
Играя, летая, тебя усыплять".
"Родимый, лесной царь созвал дочерей:
Мне, вижу, кивают из темных ветвей". -
"О нет, всё спокойно в ночной глубине:
То ветлы седые стоят в стороне".
"Дитя, я пленился твоей красотой:
Неволей иль волей, а будешь ты мой". -
"Родимый, лесной царь нас хочет догнать;
Уж вот он: мне душно, мне тяжко дышать".
Ездок оробелый не скачет, летит;
Младенец тоскует, младенец кричит;
Ездок погоняет, ездок доскакал ...
В руках его мертвый младенец лежал.
В связи с изменением размера в переводе Жуковского (дольник заменен амфибрахием) А. Г. Рубинштейну пришлось несколько переработать музыку Шуберта, соответственно ритму русского текста. На слова Жуковского известна также баллада А.С. Аренского. Неизгладимое впечатление на слушателей производит фортепианная транскрипция баллады Шуберта, выполненная Ференцом Листом.
Исследованию загадочного и страшного образа Лесного царя посвящена интересная статья Марины Цветаевой, написанная в 1933 году. Приведём её окончание:
" ... Лесной Царь Жуковского (сам Жуковский) бесконечно добрее: к ребёнку добрее, - ребёнку у него не больно, а только душно, к отцу добрее - горестная, но всё же естественная смерть, к нам добрее - ненарушенный порядок вещей. Ибо допустить хотя бы на секунду, что Лесной Царь есть, - сместить нас со всех наших мест. Так же - прискорбный, но бывалый, случай. И само видение добрее: старик с бородой, дедушка, "бирюзовы струи"... Даже удивляешься, чего ребенок испугался? (Разве что тёмной короны, разве что силы любви?) Страшная сказка на ночь. Страшная, но сказка. Страшная сказка нестрашного дедушки. После страшной сказки всё-таки можно спать.
Странная сказка совсем не дедушки. После страшной гётевской не-сказки жить нельзя - так, как жили (в тот лес! Домой!).
... Добрее, холоднее, величественнее, ирреальнее. Борода величественнее хвоста, дочери, узрённые, и величественнее, и холоднее, и ирреальнее, чем дочери нянчащие, вся вещь Жуковского на пороге жизни и сна.
Видение Гёте целиком жизнь или целиком сон, все равно, как это называется, раз одно страшнее другого, и дело не в названии, а в захвате дыхания.
Что больше - искусство? Спорно. Но есть вещи больше, чем искусство. Страшнее, чем искусство."
Несомненно, смерть ребёнка страшная вещь. И мимо этого не мог пройти непревзойдённый мастер передачи острых человеческих переживаний - Модест Петрович Мусоргский.

В 1875 году он начал работу над циклом для голоса и фортепиано "Песни и пляски смерти". В цикле всего четыре песни, но и их вполне достаточно для понимания воплощённых образов смерти. Тексты к песням сочинял друг композитора Арсений Голенищев-Кутузов, очень точно подмечавший идеи предлагаемые Мусоргским. Во время сочинения песен Мусоргский вносил изменения в тексты поэта, добиваясь идеального взаимодействия музыки и слова. Целью композитора было показать настоящее лицо смерти в разных жизненных ситуациях. Каждая песня - это внутреннее переживание человека перед страшной тайной бытия и его размышления о смысле своей жизни.
Открывает цикл душераздирающая "Колыбельная". Мы привыкли, что колыбельная песня всегда отличается спокойствием и ласковостью, умиротворённостью и неким благодушием. Колыбельная не может нести в себе негатив. В "Колыбельной" Мусоргского всё наоборот. Противоречие жизни и смерти в первую очередь отражается в несоответствии выбранной формы чудовищному содержанию. Всю ночь мать пытается успокоить плачущего, голодного ребёнка. А под утро к ней в комнату стучится "Смерть сердобольная" и без всякого разрешения начинает петь свою песню, погребальную. Обезумевшая от горя мать пытается её остановить просьбой и молитвой в начале, а затем и проклятиями. Но на все попытки Смерть отвечает со зловещим автоматизмом "Баюшки баю-баю". В конце концов, ребёнок засыпает смертельным сном:
Видишь - уснул он под тихое пенье -
Баюшки баю-баю.
Со стороны земного наблюдателя сон - это маленькая, временная смерть, а смерть - это наступивший вечный сон. Колыбельная песня находится как бы на границе жизни и смерти. Тем более вызывают интерес так называемые "погребальные колыбельные". Это песни, в которых ребёнку перед сном желают смерти. Например:
"Бай да бай,
Поскорее помирай!
Помри скорее!
Буде хоронить веселее,
С села повезём
Да святых запоём,
Захороним, загребём,
Да с могилы прочь уйдём"
"Спи, вороти -
Мне недосуг!
Сегодня усни
А завтра помри!
На погост повезут,
Вечну память пропоют,
К сырой земле предадут"
"Бай, бай да люли!
Хоть сегодня умри.
Завтра мороз,
Снесут на погост
Мы поплачем, повоем, -
Да могилу зароем"
"Сёдни Ванюшка помрёт,
Завтра похороны,
Будем Ваню хоронить.
В большой колокол звонить"
"Ай, люли, люли, люли.
Хоть сегодня же помри.
В среду схороним,
В четверг погребём
В пятницу вспомянем
Поминки унесём"
Смысл этих колыбельных, их значение и функции вызывает споры у фольклористов, этнографов и педагогов. Колыбельная, народная песня (канто хондо) согласно испанскому композитору Мануэлю де Фалья, - "единственный в Европе образец первобытных песен, их звуки доносят до нас обнаженное, внушающее ужас чувство восточных народов". Федерико Гарсиа Лорка, излагая взгляды своего соотечественника, говорит, что песня предшествовала языку, так как в канте хондо имеется "настойчивое, почти навязчивое использование одной и той же ноты; последняя черта свойственна некоторым формулам заклинаний и даже тем речитативам, которые можно было бы назвать доисторическими".
Реконструкция действительного места этих, несомненно, ритуальных песен в структуре архаического сообщества и их первоначального смысла, возможна исходя из того общего соображения о возможности культивирования архаических элементов сознания и на основе той роли, которую играет жертва ребёнка в архаических сообществах. В этом же ключе можно рассматривать и другое "смертельное" народное творчество - сказки.


Вернувшись в 1896 году из Америки, Антонин Дворжак обратил своё внимание на собрание баллад "Букет" выдающегося чешского поэта и фольклориста Карла Яромира Эрбена. В начале композитор задумал написать цикл симфонических поэм на сюжеты всех двенадцати баллад сборника, но в процессе работы остановил свой выбор на четырёх: "Водяной", "Полудница", "Золотая прялка" и "Голубок". Во всех балладах присутствует смерть. Современники композитора отмечали странное и причудливое содержание этих баллад. Критик Эдуард Ханслик писал: " Как можно было выбрать такой ужасный, возмущающий каждое тонкое чувство материал для музыкального воплощения, мне совершенно непонятно!" И действительно, есть чему ужаснуться.
В финале поэмы "Водяной" злобный хозяин озера в отместку жене, сбежавшей от него, обезглавливает её ребёнка. Водяной в музыке Дворжака охарактеризован тремя темами. Первая - главный лейтмотив поэмы - короткая, островыразительная. Небольшой диапазон мелодии, настойчивое повторение одного звука (квинты лада), долгое выдерживание одной (тонической) гармонии символизируют злую силу и упорство водяного. Отрывистый ритм, форшлаги и "свистящий" тембр флейт придают мелодии насмешливо-воинственный, гротескный характер. Общую картину дополняет быстрое "жужжащее" движение вторых скрипок в сопровождении.
Вторая тема - энергичная, решительная - представляет собой вариант первой темы (точнее, её середины). Сохраняя четкий ритмический рисунок, мелодия меняет направление - становится поступенно восходящей, это сообщает ей активно-наступательный оттенок. Её характер хорошо подчеркивает и оркестровка: мелодию ведут тромбоны с виолончелями и контрабасами под звон треугольника, удары тарелок и "ритмически" насыщенное движение струнных.
Третья тема, следующая непосредственно за второй, воплощает грозную мощь и злобную мстительность водяного. Не случайно она неоднократно звучит в разделе, повествующем о мести водяного. В момент катастрофы также звучит целотонная гамма, известный приём изображения злых персонажей.
С большими трудностями столкнулся Дворжак при работе над "Полудницей". Баллада Эрбена отличается лаконичностью, сконцентрированностью действия. Ребёнок (его тема звучит у кларнета) забавляется с игрушечным петушком, подражая его голосу (имитация у гобоя) и создавая невыносимый шум. Мать просит его успокоиться и в ответ на капризы малыша стращает его Полудницей (тема злой ведьмы у кларнетов и фаготов). Испугавшись, ребёнок затихает, но ненадолго и вскоре затевает новый шум. А в полдень Полудница действительно появляется. Дворжак рисует её приход с большой выразительностью: хроматически нисходящие аккорды засурдиненных скрипок и альтов.
С целью усилить драматизм и лаконичность финала Дворжак в начале поэмы прибегает к широко эпическому, развернутому изложению. Он дважды даёт эпизод, рисующий идиллическую сценку из домашнего крестьянского быта, прерываемую капризами и плачем ребенка, и эпизод появления Полудницы. Тем трагичнее звучит короткое заключение, где радостное настроение вернувшегося с работы отца внезапно сменяется ужасом при виде свершившегося (мать от страха перед Полудницей задушила в объятиях своего ребёнка). Такой финал полностью выдержан в духе народных баллад, с типичной для них быстротой развития действия.


Шубертовские традиции вновь оживают в вокальном цикле Густава Малера "Песни об умерших детях" ("Kindertotenlieder") на слова немецкого поэта первой половины XIX века Фридриха Рюккерта. Цикл состоит из пяти песен:
- Nun will die Sonn' so hell aufgeh'n (В лучах весёлых тает мгла)
- Nun seh' ich wohl, warum so dunkle Flammen (Тот тёмный пламень, что вы мне метали)
- Wenn dein Mutterlein (Входит в дверь ко мне)
- Oft denk'ich, sie sind nur ausgegangen! (Быть может, они теперь гуляют ...)
- In diesem Wetter! (Когда так грозно грохочет гром)
Каждая песня цикла потрясает правдивостью музыкально-поэтического рассказа. Вообще книга стихов Рюккерта включает в себя более 400 стихотворений, написанных в разные годы жизни. И все они посвящены его детям, умершим в очень раннем возрасте. Сам Малер также пережил уход многих своих близких, в частности брата, покончившего самоубийством, своей горячо любимой матери.
Любимым писателем Малера был Ф.М. Достоевский. В его книгах композитор нашёл свои мучительные вопросы, свою обострённо болезненную любовь к страдающим людям. Знаменитая фраза Достоевского о "слезе невинного младенца" слышится в первой песне цикла. Скорбящая героиня (драматическое сопрано) встречает восход солнца, которое "смеётся всем всегда". "Весёлые" лучи рассеивают тьму, но одновременно вызывают горечь: как мир может продолжать жить прежней жизнью, когда случилось такое горе? Неужели Бог настолько бездушен, что допустил смерть ребёнка? И финальное славословие больше напоминает проклятие равнодушному миру.
Позднее Малера назовут "Достоевским музыки", найдя поразительное сходство между стилем писателя и манерой композитора. И тот и другой черпали своё вдохновение из подлинной жизни. И тот и другой умели рассмотреть в калейдоскопе событий невероятную глубину и бездну смыслов, а затем передать их в своих произведениях.
"Песни об умерших детях" были исполнены в 1905 году в Вене оркестром под управлением композитора в концерте "Союза творческих музыкантов", а через два года семью Малеров постигает тяжкая утрата - от дифтерии умирает дочь Мария Анна. Некоторые, в том числе и жена Малера - Альма Мария Шиндлер - считали, что эта смерть стала своеобразным возмездием композитору за сочинённый цикл. Судьба не прощает подобные вызовы. Или музыка всё-таки способна предсказывать будущее! Малер был абсолютным детерминистом, и полагал, что "в минуты вдохновения творец в состоянии предвидеть грядущие события повседневности еще в процессе их возникновения". В своих воспоминаниях Альма дважды указывает на убежденность Малера в том, что в "Песнях об умерших детях" и Шестой симфонии он написал "музыкальное предсказание" своей жизни. Это утверждает и Пауль Штефаи: "Малер многократно заявлял, что его произведения - это события, которые произойдут в будущем". Соломон Волков считает, что предсказание смерти старшей дочери содержится в бесконечно развивающейся мелодии второй песни цикла:
Тот тёмный пламень, что вы мне метали,
Лишь ныне объяснить сумело горе ...
Поэтической кульминацией цикла становятся третья песня. Интонации lamento у деревянных духовых, ритмика колыбельной и пронзительные слова, переходящие в крик беспросветного отчаяния:
Входит в дверь ко мне
Мамочка твоя ...
Вздрогнул я невольно,
Тот час оглянулся ...
Но не ей в лицо
Я взглянул сперва:
Взгляд упал мой рядом,
Ниже, у порога, -
Там, где быть могло бы
Личико твоё, -
Если б птичкой резвой
Вместе ты вошла, -
Дочурка, жизнь моя!
Четвёртая песня цикла уже своим названием "Быть может, они теперь гуляют ..." ошеломляет слушателя. Музыка наполнена светлой грустью и надеждой, что дети не умерли, а лишь где-то ходят, и вот-вот вернутся домой.
Завершает цикл бурный финал. Все слёзы выплаканы, героиня смиряется со своим горем. Грозные фанфары напоминают о неумолимости рока. А далее звучит истинно малеровская нездешняя умиротворённость.

Пожалуй, самый горький аспект. В сентябре 1961 года двадцативосьмилетний поэт Евгений Евтушенко посетил одно из самых страшных мест на земле - Бабий Яр. Этот овраг в северо-западной части Киева немцы использовали для массовых расстрелов гражданского населения. Только в период с 29 сентября по 11 октября 1941 года в Бабьем Яру было убито более 50 000 евреев.
Евгений Евтушенко пишет: "когда я впервые пришел на поклон к Бабьему Яру, я был потрясен тем, что не нашел там не то что монумента, но даже скромного памятного знака. Передо мной был овраг, заваленный мусором, - бесстыдная свалка поверх стольких жертв, среди которых были женщины и дети. На следующий день я уже прочел новое стихотворение в Киеве ...":
... И сам я, как сплошной беззвучный крик,
над тысячами тысяч погребённых.
Я - каждый здесь расстрелянный старик.
Я - каждый здесь расстрелянный ребёнок ...
Тираж "Литературной газеты", вышедший 19 сентября был моментально раскуплен. Стихотворение произвело сильнейшее впечатление на композитора Дмитрия Шостаковича. Уже вечером он позвонил своему другу Исааку Гликману и сообщил, что непременно напишет на этот текст вокально-симфоническую поэму.
В результате родилась Тринадцатая симфония, имеющая подзаголовок "Бабий Яр", по названию первой части. Образы страдающих детей: безымянного мальчика из Белостока и Анны Франк стали основой наиболее трагических эпизодов части.
Гибель детей во время войны нашли своё отражение в творчестве Моисея Вайнберга. Композитор своеобразно рассказывает об этом в своих сочинениях: Шестой симфонии для хора мальчиков и большого симфонического оркестра, кантате "Дневники любви" (памяти детей, погибших в Освенциме) и ряде других.
Создававшаяся одновременно с Тринадцатой симфонией Шостаковича, Шестая Вайнберга перекликается с ней темой страданий, причинённых войной. И если трактовка Шостаковича показательно публицистична, у Вайнберга же она более интимна. На это указывает и выбор поэтов. У Шостаковича - Евгений Евтушенко, с его жёсткой плакатностью и антифашистским пафосом; у Вайнберга - Лев Квитко, с тонкой стилизацией детской фольклорной поэзии и Самуил Галкин, со страшной в своей будничности картиной расстрела детей.
Сквозные поэтические образы Шестой симфонии - дети; скрипка (как символ жизни); война; тишина и сон (как символы мира) - определили логику конструкции пятичастного цикла, в котором сочетаются принципы симметрии и сонатного цикла. Первая и третья часть - чисто симфонические; во второй, четвёртой и пятой добавлен хор мальчиков. Большая арка - первая и пятая части; в инструментальной коде последней - наиболее точные тематические реминисценции первой части. Малая арка - вторая и четвертая части, с ключевой антитезой: дети радующиеся и дети страдающие; центральное скерцо - зловещий и уродливый лик войны.
Лирико-повествовательный и даже философский тонус симфонии определил её оркестровый колорит: Вайнберг избегает лобового живописания трагического, "физиологических" tutti даже в скерцо. Художественные приёмы Шостаковича - обнаружение трагической "изнанки" гротеска и жанровости - у Вайнберга ещё более обострены: одна из тем скерцо напоминает кошмарный фрейлакс, другая - то ли галоп, то ли канкан, третья (у кларнета пикколо) - мерзкий вальсок, прерываемый ударами литавр ... Оркестровая драматургия симфонии интересна и разнообразна: это и сквозные "тембры-персонажи" (солирующая скрипка, детские голоса), и переинтонирование мотивов (холодноватая флейтовая "фанфара" первой части, звучащая у трубы в кульминационный момент перехода скерцо в четвёртую часть), и сочетания крайних (низких и высоких) тембров.
Четвёртая часть - трагическая кульминация симфонии - беспристрастный рассказ о гибели детей, рассказываемый прозрачными детскими голосами:
В красной глине вырыт ров
И наполнен до краев.
Нет числа погибшим детям.
Тяжко было умереть им.
В фортепианном Трио "Памяти наших погибших детей", соч. 63 (1943) Михаил Гнесин отразил не только всеобщее народное горе, но и личные переживания, а именно смерть единственного сына Фабия в 1942 году от истощения в блокадном Ленинграде. В музыке Трио композитор использовал мелодию, сочиненную его сыном в 8-летнем возрасте. По словам Р.В. Глезера: "Автор хотел воскресить в памяти слушателей живой, юный облик погибших ... весь их недолгий путь: от детских мечтаний и игр, от юношеской мечты о любви и подвигах - к первым достижениям и удачам и преждевременной гибели. И потому, наряду с элегическими и трагедийными, в Трио немало светлых страниц".
Одной из самых проникновенных и возвышенных страниц советской музыки 80-х годов стала кантата Гии Канчели - "Светлая печаль" для солистов, детского хора и большого симфонического оркестра на тексты Г. Табидзе, И. В. Гёте, В. Шекспира и А.С. Пушкина. Это произведение также посвящено детям - невинным жертвам второй мировой войны.
В заключении приведём ещё несколько примеров.
Большие надежды возлагали чешский композитор Бедржих Сметана и его жена Катержина Коларжова на старшую дочь Фридерику, по-чешски Бедржишку, которая, унаследовала необычайный музыкальный талант, проявившийся уже в очень раннем детстве. Тем тяжелее были удары судьбы, постигшие семью в середине 1850-х годов. В течение трёх лет умерли три из четырёх дочерей: в декабре 1854 года - родившаяся второй Габриэла, в сентябре 1855 года - старшая Бедржишка, в июне 1856 года - родившаяся третьей Катержина.
Боль, вызванная потерей обожаемой дочери "Фрицхен", как называли Бедржишку, вылилась в музыку. Непосредственно под воздействием смерти Бедржишки Сметана написал первое значительное камерное произведение: Трио соль-минор для фортепиано, скрипки и виолончели. В списке своих произведений он отметил, что это Трио является "воспоминанием о моём первенце, дочери Бедржишке, которая поражала всех своим музыкальным талантом, но была унесена безжалостной смертью в возрасте всего лишь четырёх с половиной лет".
Последним произведением Альбана Берга (1935 г.) стал Концерт для скрипки с оркестром, "Dem Andenken eines Engels" ("Памяти ангела"), посвящённый памяти талантливой юной скрипачки Анны Гропиус, дочери вдовы Малера Альмы. Концерт Берга основан на додекафонной теме, возносящейся от самого низкого звука скрипки ввысь, в верхний регистр, где зависает на "фа" третьей октавы. В финале Берг цитирует хорал Баха, удивительно органично вписывающийся в двенадцатитоновую ткань сочинения. В музыке царит просветленная созерцательность и отрешённость.
Влияние Мусорского и Малера мы находим у Дмитрия Шостаковича в вокальном цикле "Из еврейской народной поэзии", соч. 79 (1948 г.). Первая песня цикла, "Плач об умершем младенце" явная аллюзия на "Nun will die Sonn' so hell aufgeh'n" из "Песен об умерших детях". Е.М. Двоскина отмечает "близкую метафорику текстов" и "интонационную близость этих песен - ходы по секундам в пределах уменьшенных интервалов, общий амбитус мелодий". У Малера песня начинается со слов: "В лучах весёлых тает мгла ...", а у Шостаковича - "Солнце и дождик, сиянье и мгла". При чём слова "сиянье и мгла" были вписаны самим Шостаковичем, так как в исходном тексте на этом месте стоит "невеста легла":
Солнце и дождик, сиянье и мгла,
Туман опустился, померкла луна.
Кого родила?
Мальчика, мальчика.
Как назвали?
Мойшелэ, Мойшелэ.
А в чем качали Мойшелэ?
В люльке.
А чем кормили?
Хлебом да луком.
А где схоронили?
В могиле.
Ой, мальчик в могиле,
В могиле Мойшелэ, в могиле.
Особо стоит отметить таинственную оперу Бенджамина Бриттена "Поворот винта", по одноимённой повести американского писателя Генри Джеймса. Вообще, "поворот винта" - это один из способов средневековой пытки. Тонкий психолог и драматург, Бриттен обогатил сюжетную линию повести неповторимой гаммой душевных коллизий, где тесно переплетаются реальность и галлюцинации, детская непосредственность и хладнокровная ложь, самоотверженность и подлость, обаяние чистоты и тонкий яд соблазна.
Влияние Зла на наш мир велико и разнообразно. И самое страшное, когда оно ищет встречи с детьми. Ищет, чтобы подчинить, покалечить, погубить. Ещё страшнее, когда это получается. До конца оперы не ясно кто из героев "хороший", а кто "плохой". Кто такие дети - герои оперы? Несчастные жертвы призраков или их сообщники, тонкие истязатели, играющие на лучших чувствах взрослых? Какова роль главной героини - Гувернантки? То ли она самоотверженная спасительница, то ли больная женщина, заражающая окружающих своими галлюциногенными страхами? Что становится настоящей причиной финальной смерти мальчика: произнесённое им имя призрака, или Гувернантка, заставившая произнести его вслух.
Свой стилизованный под старинное "крюковое многоголосие" хор мальчиков с колокольными звонами из эпизода отпевания царевича Димитрия (кинофильм "Дневные звезды") Альфред Шнитке использовал в третьем Гимне для ансамбля инструментов (1974 - 1979). Особенно сильное впечатление производит момент, когда к "рыдающей" партии виолончели присоединяется потусторонний голос фагота.
Цикл песен для сопрано, дисканта и ансамбля "Вечные голоса детей" написан Джорджем Крамом - одним из самых известных композиторов США - в 1970 году на тексты, из различных стихотворений Федерико Гарсиа Лорки: "Немой мальчик", "Газзела о бегстве", "Газзела о мёртвом ребёнке" и других. Вот что рассказывал Крам об этом сочинении: "Я искал музыкальные образы, которые могли бы усилить полнокровные, но необычные образы поэзии Лорки. Мне казалось, что основной смысл этой поэзии сосредоточен вокруг наиболее универсальных, первичных понятий: жизнь, смерть, любовь, аромат земли, звуки ветра и моря. Эти "пресущности" выражены языком простым и сильным, но заключающим в себе возможности бесконечно изысканной нюансировки ... Сочиняя "Вечные голоса детей", я был захвачен идеей смешать различные несовместимые стилистические элементы: фламенко - с барочной цитатой ("Будь со мною" из "Нотной тетради Анны Магдалены Бах"), реминисценцию из Малера (финал "Песни о Земле") - с дыханием Востока. Я понял, что и Бах, и Малер черпали свои образы из самых разных источников, без излишне пуританской стилистической строгости ...".
Смерти нет - вот главный вывод. Есть переход сознания из одного состояния в другое. Эта мысль отражена в динамике цикла: в начале певица ведёт свой диалог с ребёнком, находящимся за сценой, а в финале появляющимся, словно из вечности, перед публикой; в это же время гобоист, повторяя фразу из малеровского "Прощания" ("Песнь о Земле"), уходит всё дальше и дальше за сцену - в иное измерение времени:
Наполнилось огоньками
моё шёлковое сердце,
колокольным забытым звоном,
пчёлами и златоцветом;
путь мой лежит далёко,
уйду за горные цепи,
уйду за шири морские
поближе к звездам небесным,
буду просить я бога,
чтоб мне вернул во владенье
древнюю душу ребёнка,
вскормленную легендой,
в шапке с весёлым плюмажем,
с мечом деревянным детским.

Символика еврейских надгробий
Круг изобразительной символики надгробий весьма богат и разнообразен, но в то же время четко определен. Одно из правил в еврейском искусстве - изображений человека лучше избегать. Это распространяется и на такой "мажорный" вид изобразительного искусства, как надгробия. На самом деле запрещено изображать человека и животное в скульптуре, дабы эта скульптура не стала, подобно своему прообразу, золотому тельцу, предметом культового поклонения.
Хитрые художники, стремясь не нарушать этот запрет, вместо всей фигуры изображали только руку. Этот известный в искусстве прием называется pars pro toto (часть вместо целого). Под фрагментом "кодируется" все изображение. Также человека заменяли изображением зверя или птицы. Каждый сюжет и изображение на стеле не случайно, в нем зашифрована определенная информация о захороненном человеке.

- Два медведя, несущие виноградную гроздь - библейские разведчики, возвращающиеся к народу в пустыню с доброй вестью о плодородии земли Ханаанской. Виноград соответствует плодородию.

- Если птица кормит птенца, опускает пожертвования в кружку, читает книгу и т.д. - это добрые качества покойного.
Но это еще далеко не все. Попробуем разобраться по порядку. Ряд мотивов связан с традиционной еврейской символикой.
- менора - изначально древнейший символ еврейства и атрибут храма. На надгробии она означает и символ женской благочестивости, проявляющейся в соблюдении ритуала зажигания свечей в шабат и праздники. Меноре часто сопутствуют молитвенно осеняющие женские руки.
- если свеча одна, если она сломана, если сломан цветок - это девичье надгробие.
Принадлежность к определенной семье, роду:
- благословляющие руки с разведенными попарно пальцами - надгробие коhенов - священников в Иерусалимском храме.
- кувшин - принадлежность к роду левитов - их почетная обязанность омывать руки коhенам во время службы.
- корона над каким-либо символом подчеркивает его высокое значение
Образы животного мира.
Обращение к этим образам восходит к Танаху, который требует быть "смелым, как пантера, легким, как орел, быстрым, как олень, и сильным, как лев, при исполнении воли Вс-вышнего". Изображения этих зверей вместе с фантастическими грифонами и единорогами воспринимаются также как добрые гении, стражи святынь. В строгой геральдической композиции фланкируют свиток Торы, шкаф с Пятикнижием, менору и другие символы, оттеняя собой их высокую значимость.
- Лань - память о добре и красоте, символизирует любовь, чувственность и отмечает надгробие девушки или молодой женщины.
- Единорог - символ возвышенности человеческого духа (ведь единорог живет высоко в горах).
Со следующим мотивом ассоциируются представления об избавлении и приходе Мошиаха и потусторонней жизни:
- Павлин - знак вечного блаженства среди райских красот.
- Левиафан, свернувшийся кольцом и дикий бык -предназначены для райского стола и напоминают о предстоящем праведнику благоденствии, когда придет Мошиах
- Одна рыба - может обозначать утопленника.
- Две рыбы - знак зодиака месяца Адар.
- Три рыбы, образующие кольцо - древний знак вечности
- Белка, грызущая орех - орех мудрости - символ ума.
- Аист, заклевывающий змею - говорит о том, что добрые дела умершего при его жизни были несравнимы с его недостатками.
Есть сюжеты, говорящие о ремеслах и пристрастиях умершего:
- Шкаф с книгами - просвещённость
- Скрипка или флейта - музыкант
- Рубанок, пила, утюг, ножницы - ремесленник
- Повозка с бочкой - водовоз
Такие обыденные сюжеты показывают, что для Всевышнего дорог каждый человек, вне зависимости от его социального статуса.
- цветущие растения в первую очередь просто декоративны, но говорят также и о плодотворной деятельности на пути добра.
Очень забавны образы, возникшие из чисто фонетического совпадения имени и символа.
- имя Лейб - изображается лев
имя Гирш - олень
Бер - медведь
Фишл - рыба
Фейгл - птица
Такое стремление найти изобразительный эквивалент имени приводит даже к парадоксальным случаям. Исследователи еврейских надгробий Польши А. Леви упоминает стелу с фамилией Gut. На ней изображена шляпа, фланкируемая львами. А все очень просто: Gut произносится как hut, а hut- это шляпа.
Нередко авторы сюжета пытаются усилить впечатление:
- Зверя пронзает стрела и жалит змея, хотя зверь и так обречен.
Изображение может трактоваться двояко - рядом с именем девушки Фейгл (птичка) показана улетающая птица, которая означает еще и улетающую, уходящую жизнь. Тут уже отдается предпочтение идее, отвлеченному символу, а не только привязкой к имени.
- Сломанное дерево, разбитая ладья, сорванный цветок, опустевший дом- все сломанное, разбитое, покинутое - знак смерти.
- Сломанное дерево, обвившая его змея жалит рядом лежащего оленя, а над ними заброшенный дом с повисшей на одной петле дверью - тоже говорит о смерти.
- Страшного вида лев, крушащий лапой плодоносящее дерево - смерть как неумолимая жестокая сила.
Еще один распространенный прием, когда природа соответствует состоянию персонажа. Это известный фольклорный прием. Например, на стеле изображается раздвоенное дерево. Под засохшей ветвью лежит мертвый птенец - это сам умерший; а под другой, цветущей, стоят скорбящие живые птенцы. Дерево в этом случае становится эмоциональным фоном.

Материал подготовила Ната Гольдина

НАДГРО́БИЕ, могильный памятник. Обычно материалом еврейского надгробия служил камень. Первое надгробие, упоминаемое в Библии и относящееся к периоду патриархов, это מַצֵּבָה (маццева, буквально, `воздвигнутая`), поставленная Иаковом на могиле Рахили (Быт. 35:20). Надгробия воздвигались и в эпоху Первого храма, как следует из рассказа о «знаке» (צִיּוּן, цийюн) над могилой пророка, предсказавшего религиозную реформу царя Иошияху (II Ц.23:17; ср. I Ц. 13:30–32), и из предписания пророка Иехезкеля отмечать цийюном найденные человеческие кости для их последующего погребения (Иех. 39:15). Цийюном чаще всего был камень (МК. 6а), который покрывали известью, чтобы предостеречь прохожего (главным образом кохена) от соприкосновения с могилой во избежание нарушения ритуальной чистоты. В период Талмуда существовал обычай заново белить надгробие известью 15 адара (Шк. 1:1), после окончания сезона дождей. Наряду с таким простым надмогильным «знаком» встречались два вида архитектурно более сложных и художественно оформленных надгробий, называвшихся נֶפֶשׁ (нефеш, буквально, `душа`). В одних случаях это было массивное закрытое сооружение над могилой, в других сооружение имело вход в помещение, предназначенное, видимо, для сторожа. В I книге Маккавеев (13:27–29) описывается надгробный комплекс, сооруженный Шим‘оном Хасмонеем над могилами родителей и братьев в Моди‘ине (ср. Иосиф Флавий, Древ. 13:211). Во 2-й половине правления династии Хасмонеев под влиянием греческой, а затем римской культур представители знати возводили богато украшенные монументальные надгробия или гробницы, характерными образцами которых в Иерусалиме являются так называемый Авессаломов памятник (Яд Авшалом, где термин יָד, /яд, буквально, `рука`/ применен к памятнику со шпилеобразным завершением; ср. II Сам. 18:18), так называемая гробница Зхарии (сына Иехояды), гробница семьи Бней-Хезир — все в долине Кидрон, а также гробница Ясона (ныне в районе Рехавия) и «Гробница царей» Адиабены (см. Елена) к северу от Старого города.
Обычай устанавливать надгробия был настолько распространен, что танна (см. Таннаи) рабби Натан ха-Бавли (2 в.) предписывал остаток от собранных на похороны денег использовать на установку нефеш (Шк. 2:5). В то же время раббан Шим‘он бен Гамлиэль I не поощрял этого, считая, что «праведникам не принято ставить нефеш, так как памятником им служат их слова» (ТИ., Шк. 2:7, 47а; Быт. Р. 82:10). Маймонид (Майм. Яд., Хилхот авел 4:4) принял точку зрения Шим‘она бен Гамлиэля, но Шломо бен Аврахам Адрет считал надгробие знаком оказания почести умершему (Респонсы, №375), а Ицхак бен Шломо Лурия (Ша‘ар ха-мицвот) и приверженцы его каббалистической школы (см. Каббала) придавали особое мистическое значение надгробию как возможности осуществления связи с душой покойного для содействия ее очищению (тиккун нефеш). В еврейской традиции запрещено использовать надгробие для посторонних целей (Санх. 48а-б) или получать от них материальную выгоду (Ш. Ар. ИД. 364:1).
Устанавливать надгробие (ныне употребляется лишь название маццева) стало традицией, и имеется специальный обряд их освящения. В диаспоре надгробие с 16 в. обычно устанавливают и освящают по истечении 12 месяцев после погребения, в Израиле — на 30-й день. Ашкеназские надгробия чаще всего устанавливались вертикально, а сефардские — горизонтально. На могилах праведников, в том числе хасидских цаддиков, принято возводить сооружения (так называемый אֹהֶל, охел, — буквально, `шатер`) с помещением, в котором посетители зажигают свечи и читают специальные псалмы.
Оригинальность и вместе с тем традиционность являются характерными чертами искусства еврейских надгробий, часто отличающихся богатством декора и разнообразием символики. Изучение еврейских надгробий дает обширный исторический материал не только по эпиграфике, но и по истории еврейского искусства с древних времен до настоящего времени. Большинство иерусалимских гробниц, восходящих к эпохе Второго храма (в долинах Кидрон и Гей-бен-Хинном, а также так называемые гробницы членов Синедриона в северной части города), отличаются цельностью архитектурной концепции и декора с использованием растительных и геометрических мотивов. Плоскорельефные композиции на фасадах гробниц сосуществуют с выемчатой резьбой на каменных оссуариях и саркофагах. В некрополе Бет-Ше‘арим (2–3 вв.) широко представлена еврейская символика (менора, шофар и т. д.), а на саркофагах, привезенных из Рима, имеются и скульптурные мифологические композиции. В еврейских катакомбах в Риме на надгробиях (закрывающих ниши) вместе с надписями часто встречаются изображения меноры, свитка Торы, лулава и этрога, ножа для обряда обрезания, плода граната и т. д., однако на некоторых саркофагах римские классические (языческие) мотивы сочетаются с еврейскими символами (например, менора, поддерживаемая ангелоподобными фигурами в античном стиле; 4 в.). Надгробия римских легионеров с еврейскими символами и именами обнаружены на бывших территории Дакии (2–3 вв.; ныне Румыния) и Паннонии (3–4 вв.; ныне Венгрия).
На одном из еврейских надгробий 2–5 вв. близ г. Мцхета (Грузия) имеются изображения сосуда для елея, чаши, хлеба, пальмовой ветви — комплект предметов, связанных с храмовой службой (видимо, могила левита). В Крыму на надгробиях 3–4 вв. также встречаются еврейские символы, а на Таманском полуострове на надгробиях, относимых к 8–9 вв., на лицевой стороне выбиты менора, жезл Аарона, шофар, а на оборотной обнаружены нееврейские племенные знаки тюркских кочевников; предполагается, что это могилы хазар-иудеев (см. Хазария). Средневековые надгробия, сохранившиеся в Европе (Испания, Италия), предельно скромны, на них нет даже простого орнамента и лишь изредка встречается грубо выгравированная менора (свидетельство принадлежности к еврейству и символ вечного света).
В эпоху Ренессанса сефардские надгробия в Европе (за исключением Лондона), а также на Кюрасао, отличались пышностью, украшались барельефами на сюжеты, связанные с библейским героем, имя которого носил усопший, увенчивались семейными гербами и даже рыцарскими шлемами и доспехами (у потомков марранов), в то время как в Северной Африке и на Востоке надгробия продолжали оставаться традиционно скромными. На ашкеназских надгробиях даже аллегорические фигуры были чрезвычайно редки, но часто использовались символы, отражавшие религиозный и общественный статус умершего, его профессию, личные достоинства и т. д. Выработался лаконичный язык символов, указы­ваю­щих на принадлежность могилы: кисти рук в традиционном благословляющем жесте (см. Биркат-коханим) — могила кохена; древние музыкальные инструменты или кувшин — могила левита; руки над зажженными свечами или горящие свечи в субботних подсвечниках (см. Каббалат Шаббат) — могила женщины; стадо без пастуха, открытая книга или несколько корешков книг с названиями — могила раввина или автора религиозных сочинений; гусиное перо (отдельно или в руке) — переписчика священных текстов; ножницы — портного; цепочка или другие украшения — ювелира; коробка или кружка для сбора пожертвований, рука, подающая милостыню, указывали на щедрость покойного или на то, что он был габбай-цдака (см. Габбай), и т. д. Изображения животных служили обозначением личных имен: лев — Лейб (Арье) или Иехуда; олень — Хирш (Цви), голубь — Иона, рыба — Фишл, птица — Фейга (Циппора) и т. д. Даже сама смерть обозначалась определенной символикой: разбитые сосуд или лодка, надломленная свеча, перевернутый погасший светильник, упавшая корона, рука, сломавшая ветвь (только на надгробиях женщин; количество плодов на ветви указывало на число детей умершей; на девичьих надгробиях число цветков соответствовало прожитым годам), и т. д. В Центральной и Восточной Европе развился своеобразный стиль орнамента с использованием растительных и зооморфных мотивов, особенно в рамке вокруг эпитафии. Но и сама эпитафия, благодаря эмоционально-выразительному начертанию еврейских букв и варьированию их ширины часто становилась основным декоративным элементом надгробия. Изображение на надгробии маген-Давида как символа иудаизма получило широкое распространение лишь в 19 в. До этого шестиконечная звезда (за редкими исключениями, например, в Таранто, Южная Италия, около 3 в., в Бордо, 1736 г.) на надгробиях не встречалась. Поэтическое видение мира, наивный примитивизм, отрешенность от повседневности и внутренняя гармония характерны для еврейских надгробий, созданных анонимными еврейскими камнерезами, профессия которых зачастую была потомственной.
В настоящее время существует тенденция, особенно среди ортодоксальных евреев, создавать простые и строгие надгробия.
Среди еврейских эпитафий (надгробных надписей) эпохи Первого храма наиболее пространна высеченная в скале надпись над пещерным захоронением царского домоправителя Шевны (см. Ис. 22:15–16; ср. I Хр. 15:24, где имя дано в форме Шваньяху) в долине Кидрон (Иерусалим): «Это [гробница ... Швань]яху, который над домом. Нет серебра и золота здесь, лишь [кости его] и кости его жены-рабыни с ним. Будь проклят тот, кто вскроет это». В период Второго храма появилась практика повторного захоронения костей в оссуариях, на которых обычно писалось лишь имя усопшего. Несколько более пространные надписи делались на надгробиях, например, на гробнице Бней-Хезир: «Здесь могила и нефеш...» и далее перечислены имена погребенных членов этой священнической семьи. От римско-византийского периода после падения Иерусалима (70 г.) сохранилось много эпитафий, из них 250 в некрополе Бет-Ше‘арим, обычно на греческом языке, с именами покойного и его отца (рядом с чисто греческим именем писалось греческими буквами и еврейское имя усопшего). В двух случаях греческие эпитафии представляют собой длинные элегии, написанные гекзаметром. Реже эпитафии делались на иврите и арамейском языке. Иногда сообщалось о происхождении погребенного, его профессии и месте рождения. На некоторых надгробиях эти сведения сопровождались похвалой покойному или выражалась печаль по поводу его смерти. К тому же периоду относится большое количество эпитафий, обнаруженных в еврейских катакомбах Рима. Надписи (большинство на греческом, остальные — на латыни) изредка включают несколько слов на иврите. В катакомбах 4–8 вв. в г. Веноса (Южная Италия) некоторые эпитафии полностью написаны на иврите.
На территории Советского Союза самые древние еврейские эпитафии обнаружены в Крыму, на Таманском полуострове, в Грузии и Туркмении. Особенно интересна греческая эпитафия на надгробии (1 в. н. э.) из Тамани, указывающая на военную карьеру покойного. На греческом языке составлены и надписи на надгробиях 3–4 вв. в Крыму (кроме одной надписи на иврите). Обнаруженные близ древней столицы Грузии г. Мцхета эпитафии на иврите (2–5 вв.) представляют собой ранние образцы еврейской развернутой евлогии (похвального слова). Например: «Это могила рабби Иосефа, сына рабби Газана, да будет [он] помянут добром. Уход его да будет с миром и в возвращении [воскресении] да будет помянут в мире». На оссуариях 5–7 вв. (эпохи Сасанидов), найденных при раскопках (1954–56) в историческом заповеднике Мерв (близ города Байрам-Али, Туркмения), начертаны на иврите имена: «Я‘аков», «Иосеф бар Я‘аков» «Ашер бар...».
В Италии с начала 9 в. иврит стал в надгробных надписях вытеснять греческий и латынь. С 11 в. сохранились эпитафии на иврите в Испании (где самая ранняя — [3–5 вв., Тортоса] была трехъязычной), Франции, Германии. Чаще всего в надписи лишь имя покойного. Самая ранняя эпитафия на иврите на территории нынешней Польши (Силезия, Вроцлав, 1203 г.) — надпись на могиле хаззана: «Рабби Давид, сладкогласый сын рабби Сар-Шалома, умер в день второй [понедельник] 25 ава 4963. Да будет душа его завязана в узле жизни». Сохранилась также эпитафия из Калиша от 1287 г. Уже с 13 в. общины стали вводить такканот, унифицирующие принципы составления эпитафий. С 16 в. в Италии стало принятым включать в эпитафию краткую поэму (множество их сочинил Л. Модена из Венеции). В папских владениях Италии и Франции (Авиньон) в средние века надписи на еврейских надгробиях были запрещены. В 17 в. в общинах, основанных в Западной Европе бывшими марранами, эпитафии сочинялись на еврейско-испанском и еврейско-португальском разговорных наречиях. Встречаются надписи, содержащие обращения как бы от лица покойного. Многие сефардские эпитафии оканчивались аббревиатурным пожеланием: SBAGDG (Sua bendita alma goze de gloria — `Пусть его благословенная душа наслаждается славой`). Иногда эпитафии были двуязычными (на испанском или португальском языке и на иврите). С 17 в. на надгробиях сефардов появляется также английский язык, например, эпитафия на могиле придворного ювелира (Лондон, 1684 г.) Исаака Альварес-Нуньеса с элегией, написанной по-английски александрийским стихом.
В Восточной и Центральной Европе с 17 в. в эпитафии все чаще стали вводить цитаты из Библии и Талмуда. Наиболее стереотипными из них стали: (для надгробий мужчин) «Доброе имя лучше хорошего елея, а день смерти — дня рождения» (Эккл. 7:1) и (для надгробий женщин) «Жену добродетельную кто найдет? Выше жемчуга цена ее» (Пр. 31:10) или «Благонравная жена — венец мужу своему» (Пр. 12:4). Именно эти цитаты встречаются также в эпитафиях других общин (особенно восточных). Надгробные надписи на могилах мужчин обычно начинались с аббревиатуры פ"נ (по никбар — `здесь похоронен`, или по нах — `здесь покоится`), а на женских — פ"ט (по тмуна — `здесь погребена`). После имени покойного/ой ставили аббревиатуру זַ"ל (зихроно/на ли-враха — `благословенна память его/ее`). В конце эпитафии писали обычно аббревиатуру תַּנְצְבָ"ה (техи нафшо [нишмато] црура би-црор ха-хаим — `Да будет душа его/ее завязана в узле [вечной] жизни`; ср. I Сам. 25:29). Эти аббревиатуры употребляются и поныне, а в странах диаспоры в последние десятилетия иногда являются единственным элементом иврита в эпитафиях.
В 19 в. в большинстве стран Западной Европы все чаще появляются эпитафии на местных языках (в 1870-х гг. разгорелась полемика между раввинами о допустимости употребления в эпитафиях на еврейских надгробиях наряду с ивритом надписей на других языках). В Восточной Европе надписи на местных языках появились в эпитафиях на еврейских надгробиях главным образом в 20 в. Тогда же на надгробиях стали помещать и запрещенные религиозной традицией (ср. Исх. 20: 4–5; Втор. 4:16–19 и 5:8) портретные изображения усопших. В Израиле преобладает тенденция к простым эпитафиям, написанным только на иврите.


Резной декор намогильных стел XVI–XIX веков с еврейских кладбищ Восточной Европы представляет собой яркий и хорошо изученный пример прикладного народного искусства. В этот период в западных регионах Украины формируется особая разновидность еврейского народного камнерезного мастерства, характеризующаяся собственным стилем, категориями нормы, техническими особенностями и своим образным языком[1]. Проблема заимствования образов и мотивов из западноевропейского искусства является одной из центральных для понимания этого самобытного феномена. В связи с этим особенно интересным может быть сравнительное исследование изображений на восточноевропейских еврейских надгробиях и памятников искусства западных еврейских общин.
Автор этих строк на протяжении нескольких экспедиционных сезонов в 1990-х годах участвовал в документировании еврейских кладбищ Западной Украины. В 2005 году мне также довелось посетить старинное (существовавшее с 1670-х годов) еврейское кладбище на острове Кюрасао в Карибском море (Нидерландские Антилы), а в 2008 году участвовать в документировании еврейского кладбища Хантс-Бэй, с 1672 года обслуживавшего город Порт-Рояль на Ямайке. В настоящей статье приводятся некоторые наблюдения относительно трех символов, распространенных на этих кладбищах, – звезды Давида, парусника и черепа и костей – и о распространении схожих изобразительных мотивов в Восточной Европе.
Появление евреев в нидерландских и английских колониях Нового Света связано с экспансией сефардской (испанской и португальской) общины Амстердама в XVII–XVIII веках. Община на Кюрасао складывается в XVII веке благодаря деятельности голландской Вест-Индской компании, в которой евреи играли активную роль[2]. В XVIII – начале XIX века евреи составляли большинство белого населения острова. В Порт-Рояле на Ямайке, захваченной в 1660 году англичанами у Испании, быстро возникает еврейская община, по-видимому частично состоявшая из вернувшихся в иудаизм крещеных евреев, обитавших в испанских владениях, и из сефардских торговцев, прибывавших из других колоний и стран Европы[3]. Порт-Рояль в 1660–1670-х годах являлся своеобразной «пиратской столицей», поскольку британцы, не имея достаточных сил для обороны острова от испанских набегов, фактически предоставили власть пиратам-буканьерам. После разрушительного землетрясения 1692 года, когда большая часть Порт-Рояля была поглощена водой, столица Ямайки постепенно перемещается в Кингстон.
Что касается надгробий еврейских кладбищ, они, по-видимому, доставлялись на заказ из Европы, где выполнялись нееврейскими мастерами. Тем не менее изображения на надгробиях выбирались заказчиками, обычно родственниками погребенного.
Памятник Исааку Браво – первое изображение Звезды Давида на еврейском надгробии?
Шестиконечная звезда, называемая «звездой Давида» (или «щитом Давида», маген Давид), считается сегодня символом еврейского народа и иудаизма. Но эта традиция возникла совсем недавно. Древними иудейскими символами, встречающимися на надгробиях и памятниках первых веков христианской эры являлись изображения, связанные с Иерусалимским Храмом: портал храма с двумя витыми колоннами, храмовый светильник-менора, рог-шофар, пальмовая ветвь-лулав и цитрусовый плод-этрог. Эти мотивы были связаны с идеей воскрешения мертвых и восстановления Храма в мессианские времена. Среди символов, употребляющихся в средневековом еврейском искусстве, шестиконечная звезда встречается как орнаментальный мотив не чаще других изображений. Энциклопедические источники сообщают о том, что в позднесредневековый период шестиконечная звезда использовалась, например, на печати и флаге еврейской общины в Праге. Однако общепризнанным символом иудаизма, аналогичным кресту у христиан, она стала лишь в XIX – начале ХХ века.
Соответственно, и изображение звезды Давида как непременный элемент иудейских надгробий – аналогичный кресту на христианских надгробиях – вошло в употребление довольно поздно. Вот что пишет Гершом Шолем:
Использование этого символа на надгробии астронома и историка Давида Ганса (1613) все еще являлось исключением, явственно связанным с названием его последней работы, «Маген Давид». За исключением надгробия в Бордо (около 1726), другие примеры использования его на надгробиях до конца XVIII столетия неизвестны[4].
Во время работы по документированию старого еврейского кладбища в Сатанове (Хмельницкая область Украины) в 1993 году я обратил внимание на богато орнаментированное надгробие 1775 года, принадлежащее Аврааму Давиду Бабаду. Бабад – богатая и разветвленная семья из Галиции, имевшая обширные родственные связи в Западной Европе. Эта семья дала множество раввинов, сама фамилия Бабад представляет собой акроним «бней ав бет дин», т. е. «потомки главы раввинского суда»[5]. Напомню, что должность главы раввинского суда – это фактически должность главного раввина, и, действительно, многие представители этого семейства возглавляли общины в разных городах и местечках. Звезда Давида выгравирована в верхней части богато декорированного, барочного памятника и фланкирована двумя фигурами львов. Четыре буквы в центре звезды обозначают 5536 год по еврейскому летосчислению (1774/1775 год н. э.). Это одно из первых изображений маген Давида на надгробии из Украины и, по-видимому, наиболее ранний случай в этом регионе, когда шестиконечная звезда выступает не в качестве орнаментального элемента, а как центральный мотив надгробия.
Еще более раннее изображение маген Давида встречается на надгробии 1722 года Исаака Браво из Кингстона, современной столицы Ямайки в Карибском море. При перепланировке в начале ХХ века кладбище было закрыто, а наиболее ценные надгробия перенесены в Мемориальный сад во дворе «Объединенной синагоги израэлитов» на Дьюк-стрит. Среди них и памятник Исааку Браво.
Памятник выделяется богатым украшением, к которому относится изображение руки, срывающей цветок (намек на безвременную кончину), двух черепов (намек на бренность существования) и большой звезды Давида, вдоль граней которой и по центру располагается текст на иврите, представляющий собой цитату из 33-й главы Книги Иова, стихи 23-й, 24-й и 30-й: «Если есть у него ангел-защитник, один из тысячи, то пусть расскажет о праведности человека. И смилостивится он и скажет, спаси его, я нашел искупление его. Отвратить его душу от могилы, чтобы он был освещен светом живых». Заметим, что выражение «малах мелиц», «ангел-защитник», может относиться к самой эпитафии (мелица, «восхваление»), служащей таким образом для смягчения приговора умершему в Небесном суде.
Надпись на испанском языке гласит:
Sa Del bien aventurado bonrado y caritatibo Mancebo Ysaac Bravo Que Falecio en 13 Kislev De 5483 S.B.A.G.D.L.G.G.A amen. («Надгробие молодого человека Исаака Браво, который скончался 13 кислева 5483 года. Да насладится его благословенная душа вечной славой, аминь».)
По периметру идет надпись по-английски:
Here Lieth Deposit the body of the worthy, honest, and charitable Isaac Bravo late Merchant of Kingston in Jamaica who departed this life the 13 Kislev aged 33 years, in the year of creation of the world 5483. («Здесь возлежит тело порядочного, честного и милостивого Исаака Браво, покойного купца из Кингстона на Ямайке, который простился с этой жизнью 13 кислева в возрасте 33 лет, в год от сотворения мира 5483-й».)

Надгробие Авраама-Давида Бабада.
Сатанов. 1775 год.
Трехъязычные надписи являются специфическим феноменом эпитафий на Ямайке. Три языка (иврит, португальский или испанский и английский) выполняли разные функции. Надпись на иврите способствует успокоению души покойного на небесах, она ходатайствует за него, является тем самым ангелом-защитником (мелиц), о котором и говорится в цитате. Португальский или испанский (различие между использованием этих двух языков – отдельная тема) бережно сохранялся сефардскими евреями. Эти языки изучались в школе, на них говорили дома, они имели «полусакральный» статус, на них существовали молитвы, не случайно мы встречаем сокращенную формулу благопожелания S.B.A.G.D.L.G.G.A. именно на испанском языке. Ну а английский – это язык страны, язык окружающего общества и властей. Можно сказать, что трехъязычие выражает тройную идентификацию ямайских евреев, три измерения, в которых они существовали.
Итак, мы рассмотрели два памятника XVIII века, принадлежащие еврейским общинам с очень разными культурными традициями: ашкеназской общине в Подолии и трехъязычной сефардской общине Ямайки. В обоих случаях изображение звезды Давида является центральным мотивом и, таким образом, выступает в качестве общееврейского символа. Международные контакты служили каналом распространения подобной символики, не случайно в Украине это изображение появляется на памятнике представителю семьи Бабад, имевшей ветви в разных частях Европы, а в Кингстоне – на памятнике купцу, по всей вероятности вовлеченному в трансатлантическую торговлю.
Изображение парусника
В числе изобразительных мотивов восточноевропейской надгробной символики особое место занимает изображение парусного корабля. Этот мотив нетипичен для еврейского искусства и появляется на намогильных стелах сравнительно редко, но тем не менее у него есть свое место в системе образов камнерезного искусства.
Один из наиболее интересных восточноевропейских надгробных памятников с изображением корабля – это надгробие Малки Бабад (1834) из г. Броды (Львовская область Украины). Текст эпитафии в переводе с иврита гласит[6]:
Присоединилась к своему народу на горе мужа ее в среду 8 кислева 5595 года. Это памятник женщине, чьи пути приятны [Мишлей, 3:17], честной в своих благих деяниях, источник воды чистой [Йехезкель, 36:25], холм вечный с приятными насаждениями [Йешаяу, 17:10], дорогая госпожа Малка, дочь выдающегося раввина Ицхака Бабада, благословенной памяти, покой его во славе в Святой земле, да будет она отстроена быстро в наши дни. В молодости, презрев мирские удовольствия, взяла душу свою в ладонь [Шмуэль, 19:5], чтобы плыть на корабле великом и отправиться к месту Бейт-Эль[7]. Но Г-сподь сказал: «Вернись на свое место! Где родилась ты, там тебе и умереть. Однако есть заслуга за деяние твое [Ирмеяу, 31:15]. Намерение ее и устремление ее желанно. Насытится она от плодов деяний своих и воскреснет в конце дней для жребия своего [Даниэль, 12:13]».

Надгробие Малки Бабад.
Броды. 1834 год.
Как показал израильский историк Арье Моргенштерн, Малка Бабад вместе со своим отцом Ицхаком Бабадом совершила паломничество в Землю Израиля в 1811 году и поселилась в городе Цфат, где существовала община хасидов из Галиции[8]. После смерти отца Малка была вынуждена вернуться в Броды, где и умерла в 1834 году. Эпитафия отмечает стремление Малки поселиться в Святой земле как благое намерение, которое будет зачтено ей на Небесах и при воскрешении мертвых в «конце дней».
Резчик изобразил парусное судно, упоминаемое в эпитафии (ци адир, «великий корабль» или «великий флот»). Изображение стилизованное, практически лубочное и отличается условностью деталей. Обращает на себя внимание непропорционально толстая мачта с башенкой-навершием посередине палубы, бочки и ящики, очевидно, с грузом, готические мачты с флажками, изображение птицы и двух бабочек. Интересно изображение дома с остроугольной крышей на палубе судна и двух окон с рамами в борту корабля. Следует отметить, что Броды, входившие в первой половине XIX века в Австро-Венгерскую империю и находившиеся поблизости от границы с российской Волынской губернией, были центром пограничной торговли. Однако видеть морские суда в этом сухопутном городе резчик мог разве что на картинках.
Изображение судна встречается уже на еврейских погребальных памятниках III века н. э. из Бейт-Шеарим. Этот мотив имеет двоякое значение. С одной стороны, он указывает на занятие мореплаванием и морской торговлей, характерное для многих евреев, начиная с первых веков новой эры. С другой стороны, корабль символизирует путешествие, совершаемое душой после смерти, и в таком значении фигурирует во многих традиционных раввинистических текстах.
Евреи в Бродах, особенно представители олигархической прослойки общинного руководства, поддерживали торговые и семейные связи со своими единоверцами в Западной Европе. Нередкими были семейные связи с жителями Гамбурга, Франкфурта, Праги, Амстердама и даже Лондона[9]. Интересно, что на надгробных памятниках XVII–XVIII веков, принадлежащих амстердамским евреям португальского происхождения, корабль является распространенным мотивом. Это в особенности касается памятников с португальско-еврейского кладбища острова Кюрасао, имевшего в XVI–XIX веках значительную еврейскую общину выходцев из Амстердама. В XVIII веке памятники изготавливались в Амстердаме и доставлялись по морю на далекий остров[10]. Изображения с Кюрасао более реалистичны, а их распространенность отражает тот факт, что некоторые из погребенных были судовладельцами.
Другим мотивом, встречающимся у восточноевропейских евреев практически исключительно в Бродах, является изображение дома (иногда рушащегося) и срубаемого дерева, символизирующего оборванную жизнь. Как и в случае с кораблем, этот мотив является типичным и у амстердамских евреев португальского происхождения. На кладбищах Амстердама и Кюрасао изображение дома, как правило, сопровождалось изображением людей и интерпретировалось как изображение смертного одра[11]. Амстердамские евреи, будучи более либеральными в интерпретации библейских предписаний, допускали изображения людей, в то время как их восточноевропейские единоверцы придерживались более строгого толкования библейской заповеди «Не сотвори себе кумира и никакого изображения». Характерно, что на надгробии Малки Бабад в образ корабля включено изображение дома, который попросту находится на палубе. Для художника корабль, на котором душа совершает путешествие в загробный мир, стал развитием идеи дома как места обитания души.

Надгробие Авраама бен Даниэля Энрикеса. Кюрасао. 1726 год.
Не случаен и тот факт, что изображение корабля появляется именно на женском надгробии. В популярном отрывке из библейской книги Мишлей, который зачитывался при наступлении субботы, описывается «идеальная жена» (эшет хаиль). Среди различных образов, раскрывающих добродетели женщины, здесь появляется и образ корабля: «Подобна торговому судну, она приносит свой хлеб издалека» (Мишлей, 23:34). В архиве Санкт-Петербургского отделения Института востоковедения РАН[12] мы нашли упоминание о надгробном памятнике 1865 года из Вильны, также украшенном изображением корабля с подписью на иврите: Зэ оният сохер («Это торговое судно»), отсылающей к цитированному стиху из Мишлей. Далее следует рифмованная эпитафия, представляющая собой акростих, в котором зашифровано имя погребенной, «Бэйла, дочь Иосифа». Вот первые четыре стиха в подстрочном переводе:
В сердцевину морей она спустилась,
и к берегу пристала [Иона, 2:4].
В пути рука смерти внезапно ее застала.
В день, когда готовила выдать дочь свою
для венчания,
Не смогла она пройти, и случилась буря,
и настало жизни ее окончание.
Разумеется, Бэйла не была мореплавательницей, и корабль (изображение которого не сохранилось) в данном случае являлся чисто аллегорическим элементом.
Характеризуя еврейское камнерезное искусство, Д. Гоберман отмечал: «При всем разнообразии источников заимствования, мы, однако, не почувствуем в резьбе и тени эклектизма. На новой почве все пришедшее извне преображалось, находило своеобразное пластическое выражение»[13]. Резной декор намогильных памятников вобрал в себя самые разные элементы, восходящие как к традиционным еврейским образам, так и к народному искусству соседних народов. Изображение корабля пришло в бродовскую еврейскую общину от западноевропейских единоверцев, у которых оно имело вполне реалистические черты. Преображенное анонимным резчиком, это изображение приобрело в Бродах лубочный оттенок, будучи совмещено с параллельным ему более традиционным образом дома.
Череп и кости
Изображение черепа и костей, связываемое массовой культурой с пиратским флагом «Веселый Роджер», обращает на себя внимание любого посетителя кладбища Хантс-Бэй на Ямайке. Велик соблазн связать частое изображение черепа и костей с тем фактом, что в конце XVII века Порт-Рояль был центром пиратства[14].
Однако череп и кости встречаются на еврейских надгробиях и в других местах. Это не только кладбища Карибского региона (Кюрасао, Суринам), но и Западная Европа (Амстердам, Альтона и др.). Череп и кости – символ смерти, распространенный на христианских кладбищах в Испании. Именно в качестве символа смерти, призванного запугать противника, появляются они и на пиратском флаге. В христианской символике череп также связан с местом распятия Иисуса – горой Голгофа, название которой и означает по-арамейски «череп» (гулголта). Таким образом, для христиан череп символизирует смерть и воскресение, перекрещенные кости, конечно же, связаны с образом креста. Череп и кости стали также символом Ордена тамплиеров, «хранителей Храмовой горы».
Кости и воскрешение мертвых в библейской традиции связано с 37-й главой книги Йехезкеля, где говорится о «долине сухих костей», оживающих по воле Б-жьей. Христиане усматривали в этом отрывке намек на «воскресение» Иисуса. Согласно еврейской традиции мертвые пребывают в могилах до времени прихода Машиаха, после чего их тела восстанут из могил, причем воскрешение должно начаться с некой «нетленной» косточки луз. По некоторым мнениям, мертвые воскреснут только в Стране Израиля, поэтому территория любого кладбища приравнивается по святости к земле Израиля. Мессианские времена также связаны с восстановлением Иерусалимского Храма, именно поэтому храмовые атрибуты (менора, шофар, портал с витыми колоннами), как и намеки на воскрешение мертвых, типичны для еврейских эпитафий и погребальной символики. Однако, в еврейских литературных источниках нам не удалось найти прямого указания на связь черепа с воскрешением мертвых, потому этот символ представляется все же заимствованным у христиан. Следует отметить также возможную связь этого символа с масонской символикой, весьма распространенной на сефардских надгробиях (например, изображение кирки, лопаты, циркуля и мастерка), поскольку с XVIII века значительная часть евреев Ямайки состояла в масонских ложах.

Надгробие с изображением костей и черепа. Хантс-Бэй. Ямайка.
Конец XVII – начало XVIII века.

Заключение
Итак, мы рассмотрели три символа, встречающиеся на еврейских надгробных памятниках: звезда Давида, парусник и череп и кости. Звезда Давида редко появляется в XVIII веке на еврейских надгробиях, и лишь позднее она превращается в символ иудаизма. Несмотря на это, памятники XVIII века свидетельствуют о том, что шестиконечная звезда уже стала восприниматься как общееврейский, а не локальный символ, причем распространение этого символа было связано с вовлеченностью евреев в международную торговлю, их трансъевропейскими и трансатлантическими связями. Как и в случае звезды Давида, распространение изображения парусника, по-видимому, связано с международной активностью евреев, поскольку в Восточной Европе этот мотив появляется изначально в городах, служивших центрами трансъевропейской торговли, таких, как Броды и Вильна. При этом происходит переосмысление мотива парусника как дома, места обитания души, совершающей свое последнее путешествие. Череп и кости, напротив, являются специфическим западным мотивом, не характерным для Восточноевропейского региона и, по-видимому, заимствованным западноевропейскими евреями у христиан. Все три рассмотренных мотива представляют собой интереснейший пример перемещения символов и образов народной культуры между разными еврейскими общинами и между еврейской и нееврейской культурами.

Старое английское военное кладбище на северном склоне горы Ургуль, что в Доностии. Дата основания неизвестна. Некоторые надгробия датированы 1837 годом.

Павел Белянский в интернете известен под ником Паштет украинский. Несколько лет назад он завёл блог в Живом журнале, назвав его "Наблюдая жизнь из-за оградки". Оградка кладбищенская. У Павла фирма, изготавливающая надгробья. До этого он хотел быть военным, но подвело здоровье, получил образование химика, работал журналистом, пресс-секретарём одной из партий. Писать начал в школе, теперь этот навык позволяет ему удержаться в невесёлой профессии. "Я это воспринимаю как психологическую разгрузку, — говорит Белянский. — Когда описываю ситуации "из-за оградки", становится легче". (с)skladchik.biz

К сожалению, у нас нет возможности купить книгу даже в электронном варианте и поделиться ею с вами, поэтому предлагаем вашему вниманию подборку постов из ЖЖ автора, многие из которых вошли в бумажное издание.
-
Звонок на телефон:
- У вас можно зарезервировать место?
- Можно.
- С хорошим видом.
- А что вы собираетесь у нас рассматривать?
- Да, в общем, ничего, но все же. Хотелось бы какой-то эстетики.
- Подберем и с видом.
- На шесть человек.
- Это сложно. У нас стандарты одноместные и двухместные.
- Странно. Но мы подсядем ближе, если что.
- Это еще сложнее. У нас не сидят, а лежат.
- И как они так лежат по двое? – с вызовом в голосе.
- Печально, в основном.
В телефоне пауза.
- Это ресторан?
- Нет, это кладбище…
Бросили трубку, даже не извинились.
*
По адресу одного моего магазина гранитных памятников переехал Киевский суд Шевченковского района. С месяц назад переехал.
Естественно, улица у нас с судом одинаковая, номер дома у нас с судом один и тот же, а литеры у домов – разные. Я, понятное дело, на фасаде. Суд, разумеется, в глубине дворов. У меня на магазине огромная вывеска с названием улицы и номером дома. У суда, конечно же, ни таблички, ни указателя. На моем магазине вывеска три метра на метр с однозначной надписью «Памятники из гранита». На суде, стоит ли удивляться, пока никаких вывесок нет.
В итоге, в мой магазин гранитных памятников толпой пошли истцы, ответчики, адвокаты и прочие юристы.
Они аккуратно приоткрывают дверь, настороженно заглядывают внутрь магазина, испуганно обводят взглядом гранитные надгробия, косятся на кресты и стараются не смотреть на металлокерамические таблички, с которых на них осуждено взирают «покойники».
Демонстрируя замечательный уровень своего тугодумия и тупости, половина таких посетителей задает вопрос:
- А суд, это сюда?
Мои девочки в таком случае всегда отвечают:
- Непременно сюда. Только немного позже.
Другая половина искателей справедливого и гуманного суда радуют неплохим юмором и живостью ума. Они чаще всего, видя перед собой гранитный памятник, нервно хмыкают, замечают:
- Не, на такой суд мне еще рановато. Я к вам позже как-нибудь зайду. А подскажите, как найти не такой суровый суд?
Сначала думали повесить табличку, мол, у нас не судят, только наказывают.
Потом передумали.
Пусть ходят.
Лишняя популярность нам не повредит.

Из воспоминаний художника К. А. Коровина:
А дети купца Крибова на охоте убили рысь. Отдали сделать из нее чучело и видят, когда сняли кожу, что мясо у рыси белое. Задумались — отчего ее не едят? Ерунда, предрассудки, надо съесть. И отдали приготовить в ресторан «Олимпычу».
Ну, и ели. И, конечно, выпили изрядно. Только она, когда ее ешь, как-то мылится во рту, и никакого вкуса…
А потом все скоропостижно захворали — лежали на постелях в доме Морозова. Приехал к ним доктор Голубков на паре вороных лошадей, покрытых роскошной голубой сеткой, как некий ассирийский бог. Кучер в голубом кафтане, серебряные пуговицы застегнуты на спине. Посмотрел доктор на больных.
— Спаси, — говорят больные. — Все нечаянно вышло. Помоги.
Тот видит — случай редкий, и решил вызвать профессора Захарьина. Но профессор Захарьин шутить не любит, мужчина серьезный, и притом — его высокопревосходительство…
Долго просили, насилу согласился. От самого подъезда дома до больных приказано положить мягкие ковры, остановить все часы, чтоб не били и чтоб маятники не болтались. А больным приказано было отвечать только то, что спросит. Ассистенты шли впереди, потом сам Захарьин — при звезде и с голубой лентой. Передняя у Морозова была в египетском стиле. На колоннах — капители цветные, лотосы, в глубине стоял саркофаг с мумией.
— Это что такое? — спросил Захарьин.
— Мумия-с, из Египта-с, — ответили ему.
Приказывает открыть. Открывают: прекрасная раскрашенная мумия. Лицо золотое, глаза — сапфиры.
Захарьин посмотрел каждому больному в глаза и приказал лежать, дать устриц и шампанского. И сказал хозяину:
— Зачем это у вас в доме покойник?
Хозяин испугался:
— Как покойник?
— А мумия-то.
И приказал ее убрать.
Огорчился хозяин. Но шампанское подняло настроение, и решили мумию похоронить… Но как? Хлопот не оберешься. Во-первых, как отпевать — египетской веры никто не знает. Панихиду надо…
И решили — по русскому обряду, как полагается. И меню поминок сочинили: уха, кутья, икра. Но только кто хоронить возьмется? Иереи не идут…
Однако нашли…
Больные скоро выздоровели и занялись похоронами мумии. Ну и трудное выходило дело. Как ее, мумию, звать — неизвестно. Лет сколько — тоже. Раб или рабыня — тоже неизвестно. Но все же мумию похоронили ночью. Предали земле.
Некто Кольцов, ученый, что ли, или писатель, не знаю, был человек очень начитанный, и говорили — умный, притом революционер и выражал оппозицию правительству всегда. А на диспутах был оппонент. А потому он наговорил на похоронах мумии о тирании, фараонах, рабах, русских крестьянах, полиции, о полицмейстере, губернаторе и что мумия эта — жертва строя, невыносимого и тяжкого произвола. И в конце выковырял у нее сапфировые глаза и взял себе на память…
«Черт-те што теперь будет, — думали молодые люди. — Наговорил!..» Затревожились. — «Как бы манэ-такел-фарес не вышел», — сострил один. Но решили — русские люди, конечно, — все равно: за правду и пострадать хорошо… И поехали все к «Яру», к цыганам. Рассказали все гитаристу Христофору, так как его фараоном звали. Тот с горя выпил и горько сказал:
— Да… Вот Шура-Ветерок была, так вот тоже померла…
И всплакнул.
На поминки приехали все цыгане-певцы, и другим цыганам, так как они фараонами прозывались, те, которые жили на Живодерке, пожертвовали 3000 рублей.
Были московские люди добрые — надо правду сказать…
Поминки удались. Ну и помянули, как надо. Только не нравилось всем, что глаза-то сапфировые у мумии, которые смотрели десять тысяч лет, ну вот как у живой певицы Марфуши, — а их он выковырял. Мало ли, что говорит хлестко. Конечно — сапфиры…

Сюжет рассказа отсылает нас к реальным событиям.
Фабрикант Михаил Абрамович Морозов с женой Маргаритой Кирилловной очень любили путешествовать. Египет они посетили вместе с архитектором Виктором Александровичем Мазыриным, который увлекался Востоком, мистикой и спиритизмом и считал себя реинкарнацией строителя египетских пирамид. В этой поездке чета Морозовых приобрела себе саркофаг с мумией, а Мазырину был дан заказ на постройку египетского зала под нее в их особняке на Смоленском бульваре.
В книге мумию убрали, однако в жизни мумию доставили в 1895 году в Румянцевский музей. Сейчас она представлена в Египетском зале ГМИИ.