Арбат и его переулки: легенды и призраки

Тихим октябрьским вечером хочется вам поведать истории о шумной пешеходной улице, которую многие из вас знают, - старом Арбате (и его окрестностях). Если быть честным, то вашему покорному слуге это место не всегда было по душе: уж слишком утомляли и толпы гуляк и полчища художников/музыкантов и прочих субъектов искусства. Но одним поздним вечером удалось взглянуть на эту улицу в другом обличье.
Было это ближе к полуночи 31 октября на экскурсии "Мистический Арбат". По теме гид говорил мало и все спрыгивал на своих любимых масонов. Но в воздухе уже разливалось ощущение праздника, ибо под сенью мрачного готического замка "Дома Актера" улица и соседствующие переулки периодически заполнялись ряжеными с тыквами в руках.
Истории, которые будут тут рассказаны, не записывались со слов экскурсовода. Запоминались только конкретные дома, по котором уже дома искалась и перепроверялась информация. А что-то было известно до прогулки и ждало своего момента.
Начать следует с дома №14, на месте которого до сих пор пустырь (тот, что за забегаловкой "Синий трамвай").



На Арбате был такой дом под номером 14, который в один прекрасный день приобрел дурную славу и был прозван «домом с привидениями» и «местом, которое все живое в землю утягивает».
Есть две версии по поводу того, кто построил этот дом. Из одних источников следует, что его возводил князь Халиков, а из других, что князь Оболенский. Однако одно время владельцем особняка на Арбате был Н.Н. Оболенский, который продал фамильный дом некому купцу Гоберману, который, в свою очередь, не успел пожить в купленном владении, т.к. оно успело перейти к новым хозяевам.
Но кто бы то ни были хозяевами дома, они там не жили, а, испугавшись ходившего о доме мнения, сдавали его в аренду. Первыми там поселились некий полковник с женой, молодой и красивой. Но она ушла от него к артисту, а он, не выдержав такого удара, удавился. Затем здесь попробовал пожить чиновник с семьей, однако и их постигла злая участь. Спустя всего лишь месяц жену чиновника и их пятерых детей обнаружили удавленными. После таких происшествий жить в этом злополучном доме никто не решался, и он долго стоял пустой. Только лишь в советские времена помещения в доме занимали под склады и различные учреждения.
В период войны Арбат предназначался Наркомату обороны. Бомбардировками был разрушен театр Вахтангова, расположенный на Арбате, однако его восстановили, а вот дом номер 14, располагавшийся на противоположной стороне, увы, был стерт с лица земли навсегда. Он был очень красив внешне, имел шестиколонный балкон и десять высоких окон, его частенько использовали для фотографий на открытки. Даже на картине «Арбат» художника М. Гермашеза 1912 – 1914 годов, на которой изображен городской пейзаж с уже многоэтажными зданиями узких переулков, трамвайной колеей, одинокой лошадью под фонарем, дом №14 находится в самом центре. Именно в те времена дом и получил прозвище «дом с привидениями», который мирные люди по ночам обходили стороной. Теперь то место, наверное, не многие узнают, дома стали еще выше, а фонарей больше.
Собирателем ходивших о доме на Арбате слухов, был некий Е. З. Баранов, торговавший книгами прямо на ступеньках любопытного объекта обсуждений. Этот человек очень любил и ценил фольклор. Он сумел догадаться начать записывать все, что говорят о доме и авторов этих высказываний, даже если это был какой-нибудь обыкновенный извозчик или даже водопроводчик. Плюс ко всему Баранов сделал доклад на эту тему в научном обществе «Старая Москва», в котором состояли такие люди великий художник А. Васнецов и историк П. Миллер. Именно благодаря этому докладу и общему решению членов общества в 1928 году была выпущена отдельная книга, в которой были опубликованы все собранные Барановым легенды, рассказы и слухи, даже самые фантастические и невероятные. Книга вышла под названием «Московские легенды». Послесловие к книге было написано П. Миллером. Он считался знатоком улиц Москвы и установил, кто и в какой период владел этим домом. Согласно его исследованиям, в конце XVIII века владельцами дома были князья Шаховские, с середины XIX – Оболенские. Один из Оболенских, кстати, в этом доме покончил с жизнью. После некоторое время дом оставался пустым. Поводом для появления легенд послужили люди, тайно поселившиеся в опустевшим доме и скрывавшиеся от полиции. А прохожие и извозчики, по всей видимости, принимали их за нечисть и призраков, поэтому перед домом переходили на другую сторону дороги.
В книге У.З. Баранова владение было описано как большой каменный одноэтажный дом с подвалом и довольно обширным двором. Особо привлекательно Баранов описал фасад дома, балкон, окна, а так же бронзового льва, который стоял на входе в дом, расположенный со стороны двора (помимо него был и основной вход, парадный). А на самом деле дом был похож на остальные, стоящие на Арбате: деревянный и оштукатуренный.
Этот дом снимали железнодорожный магнат В. Фон Мекк и князь Лев Голицын, которые спокойно жили в нем и им не мешали никакие призраки.
Место, улица, земля, где находился «дом с привидениями» примечательны еще и тем, что на их территории находился дом, в котором жили родители нашего великого, непобедимого полководца Александра Васильевича Суворова. Сейчас на тех местах зеленый сквер.
Этот дом нуждается в восстановлении с исторической точки зрения. Обращая внимание на то, как можно качественно и достаточно быстро восстановить стены, разрушенные войной и бомбардировками, напрашивается вывод, что «дом с привидениями», имевший прекрасный фасад с шестиколонным балконом, высокими окнами и бронзовым львом со двора, вполне подлежит восстановлению. Колокольню тоже необходимо вернуть в жизнь с целью создания в тех местах музея, посвященного Александру Суворову. Хотя начать, наверное, стоит с установки на этом месте памятника, который смог бы доступно пояснить каждому проходящему мимо человеку, что он идет по земле, на территории которой родился Суворов.

По рассказам гида: прохожих очень пугали жуткие звуки, доносившиеся из подвала дома, и белые тени, мелькающие в окнах. Когда же по наводке в пустующий дом ворвались стражи порядка, то они обнаружили бандитскую малину, которая пользовалась дурной славой дома и обосновалась на нижнем этаже. Более того, они сами ее поддерживали: в подвале стояли инструменты, которые периодически издавали не очень приятные звуки, а напротив около окон на веревках висело то ли белое покрывало, то ли ночная рубашка, которая тоже шла в ход.
Наш проводник рассказал и эту часть легенды:
В те времена в доме жил большой любитель старинных книг князь Хилков. Жемчужиной его коллекции была книга Якова Брюса – сторонника Петра Первого. О Якове Брюсе ходили различные слухи мистического толка. Его считали колдуном, чернокнижником и алхимиком, якобы умеющим превращать свинец в золото. Как раз последним и заинтересовался один из слуг князя.
Он выкрал книгу из хранилища, но никаких сведений о превращении металлов в золото в этом труде не было. Вернуть книгу в хранилище лакей не успел и спрятал ее в комнате князя. А спустя некоторое время барина обнаружили в его кабинете повешенным на собственном ремне. Ходили разговоры, что Хилкова подтолкнула к этому поступку спрятанная книга, сохранившая негативную энергию своего автора. Что касается лакея, укравшего фолиант, то в течение года после своего поступка он спился и умер.
Фантазия некоторых авторов доходит до того, что книгой Брюса был самый настоящий Некрономикон безумного араба Альхазреда.
-
Дом этот — проклятый, нечистое место. В нем черти водятся... Ну, как водятся? Не распложаются же, как цыплята из-под курицы, а беснуются. Соберутся, один на гармонике жарит, другой — в тулумбас... бум... бум... Прочие-то хвосты задерут и пошли отхватывать... Народ так сказывает, а верно ли — не знаю. Будто с двенадцати часов ночи начинается. И такого трепака разделывают! Уж они на это мастера... На хорошее-то их не толкнешь, а вот плясать да матерно ругаться — это самое разлюбезное ихнее дело. Очень на то горазды...
И будто в этом доме мать с сыном в блуде жила. Сын взял да и зарезал мать, а после того сам удавился. И вот с этого времени черти и облюбовали этот дом. Пошло по ночам беспокойство. Люди и не хотят в нем жить. Толкуют вот так в народе. А может, это и не так. Какой наш народ? Как примется плести... Особенно бабы, сороки эти. Они тебе настрекочут, только слушай. И откуда что берется! Сорочья порода. Только бы языки чесать...
Ну и не живет никто в этом дому. Да и какая неволя? Деньги заплати, да и не спи по ночам, чертовскую музыку слушай. Да сгори он! Черти балы устраивают, а я деньги плати? Дураков нет, это оставьте. Ну, да ведь и то сказать: только разговор такой идет, а правда ли, нет ли — кто знает?!
Записано мною в Москве от ломового извозчика, старика Кадушкина. Настоящая фамилия его — Ларин, а прозвище Кадушкин он получил за то, что в конце восьмидесятых годов занимался доставкой воды в Дорогомилове, где в то время водопровода не было, причем воду он возил не в бочке, а в огромной кадке, укрепленной на дрогах. Человек он был (умер в 1924 г., 79 лет) во многом оригинальный и интересный рассказчик. За чаем в харчевне он просиживал, когда не было работы, часа три и, угрюмо насупив густые брови, выдувал пять-шесть чайников чаю, т. е. 30—35 стаканов, и уже после такой порции принимался за щи. После щей, выпив объемистую кружку холодной воды, отправлялся на биржу.
Он много нюхал табаку, в который подмешивал для крепости золу. Нос у него был короткий, но очень толстый, и он, собираясь нюхать, стучал по нему двумя пальцами, приговаривал:
— Ну-ка, Господи благослови... понюхать табачку на доброе здоровьеце!
Набив табачком обе ноздри, он принимался громко кряхтеть, а потом чихать. Чихал он оглушительно и долго, задрав голову кверху и держа в руке красный грязный платок.
Это и кряхтенье, и чиханье выводило из себя жену харчевника, женщину очень нервную и раздражительную. Она принималась выталкивать Кадушкина из харчевни, а тот, упираясь, продолжал чихать по-прежнему. И не раз он доводил ее до слез, до истерики. Она ненавидела его всей душой, один вид его приводил ее в содрогание. Получив известие о его смерти, она вздохнула с облегчением и, перекрестясь, произнесла с чувством глубокой благодарности:
— Слава Тебе, Господи, слава Тебе! — и потом говорила каждому из постоянных посетителей харчевни: — Слыхали хорошую новость? Кадушкин подох! Убрался-таки наконец. Да уж и пора: черти давно в аду с фонарями искали его. Окачурился, старый мерин.
Рассказывали, что за несколько дней до смерти Кадушкин пожелал исповедаться и во время исповеди сделал выговор священнику за то, что тот исповедовал его «не по правилам».
— Нетто это исповедь? — говорил он с пренебрежением. — Ты должен сперва изругать меня самыми подлыми, самыми паскудными словами, а потом уже спрашивать о грехах. Тебе деньги платят, а не щепки.
Нюхать табак он перестал только за три часа до смерти.
— Не могу, — проговорил он, выпуская из коснею щей руки тавлинку. — Видно, Кадушкину каюк... нанюхался...
Ты об этом доме меня спроси, я тебе все расскажу и разъясню, как и с чего это дело началось и чем кончилось.
А это, будто в нем черти пляшут, балы устраивают — ты этому не верь, это только белой кобылы сон и больше ничего. Все это пустое. А что действительно в доме ночью и стуковень, и громовень идет — так это верно.
Ты вот слушай, я тебе всю историю расскажу, кто этот дом построил, кто жил в нем и как на него нашло проклятье. Все это не зря, а дело серьезное.
Построен он давно, сто лет с лишком будет. Это сейчас же после того, как Наполеон из Москвы ушел. А строил князь Оболенский. Тогда вся Москва обгорелая была. Нарошно поджигали, чтобы французов выкурить. Всю Москву огню предали. Ну, и допекли Наполеона, он и убежал.
Так вот князь Оболенский и построил на Арбате дом. И раньше его же дом был на этом месте, да он сжег его. Ну, а жил он в новом доме или не жил — не знаю. Одно знаю, что князь Хилков снимал в аренду этот дом, квартировал в нем, и в нем же свою кончину нашел. А князь этот был не простой, ученый человек. Раньше он за границей жил и учился. Все экзамены хорошо сдал, да мало ему этого было. У него, видишь ли, такая зацепка была в голове: хотел вторым Брюсом сделаться. Вот, видишь, какой он рейс взял. Вот какой полет захотел сделать человек!
И была у него старинная книга — Брюсово сочинение. Большие деньги он отдал за него, тысячу или полторы. Ну, понятно, человек хотел наукой навеки прославиться, вот и не пожалел на книги деньги. А все же напрасно он так возмечтал — не сделался бы вторым Брюсом. Может, чем другим и прославился бы, только до Брюса не дошел бы. Это оставьте ваше попечение. И раньше многие добивались попасть в Брюсы, и теперь сколько профессоров и докторов добиваются, да не выходит ихняя затея. Вот и Хилков тоже возмечтал и принялся по Брюсовой книге учиться.
А жил скромно: пиров, балов не задавал и в карты не играл, не позволял себе этой мошеннической операции, ведь тут только шулерам да жуликам везет, а честный человек всегда в проигрыше. Самое мошенническое занятие, и тот, кто его выдумал, обязательно был аферист на все руки, жулябия первого сорта.
Ну, а Хилков держал себя в стороне от этих картежников, да и голова у него была не тем забита. Жил потихонечку и прислуги немного держал: лакея да повара. А вот эта прислуга и погубила его. Повар-то, правда, не при чем — лакей постарался, он отправил князя на тот свет горшки обжигать.
И подлая же тварь был этот лакей! Забрал он в свою дурацкую башку такую вещь: волшебником захотел сделаться. Ну скажи, пожалуйста, ему ли об этом помышлять? Лакейское ли дело заниматься волшебством? Ведь при месте был человек, и жрал вволю, и жалование хорошее шло, и всегда одет чисто, обут, и работа легкая. Какого еще чорта не хватало?!
Так мало этого — захотел еще в волшебники попасть! Разумеется от сытого житья: закопался у подлеца жир. Понятно, от барина перешло к нему это. Может, барин когда и показывал ему эту книгу Брюсову, может, хвастал, что вот, мол, через эту книгу того-то и того-то можно добиться.
Вот лакей и замыслил украсть у князя книгу. Думал — раскроет ее и сразу волшебством просветится. Хорошо заприметил, какая из себя есть эта книга, и как раз князь пошел на прогулку, он ее и попер. Ну, царапнул он ее великолепно, а не знает, что с ней делать. Раскрыл — и глаза вылупил, ничего не понимает, ни одного слова. Видит — не про него писана эта грамота. Бился-бился, ничего не выходит.
А тут, как на грех, барин скоро с прогулки вернулся. Что тут делать? Испугался, закрутился, заметался, как бес от ладана, и не знает, как с книгой быть. Метался-метался, помчался на кухню да и сунул книгу под плиту. А повар свое дело делает, ему невдомек.
И вот слышит лакей — подает барин звонки, зовет его. Ну, летит. А князь сам не свой: хватился книги, а книги нету.
— Где, спрашивает, книга? Ну, что сказать на это лакею?
— Не могу, говорит, знать, ваше сиятельство. Может, куда завалилась?
— Поищи, — говорит князь.
Вот лакей и принялся искать. Сюда заглянул, туда заглянул — нет нигде. Дурака такого валяет, морочит князя. Тут и князь стал помогать ему. Вдвоем принялись они передвигать столы, диваны, шкафы — на весь дом возню подняли. Ну, понятно, не нашли книги, давно уже истлела, дымом пошла.
А князь весь потемнел. Стоял, думал, думал... Выгнал лакея. Вышел лакей, стоит под дверью, думает, вот-вот барин позовет. Только не зовет его барин. Вот он набрался храбрости, заглянул в кабинет, смотрит — висит в петле: гвоздь в стену вколотил и на шнурке повесился...
Тут лакей и заорал, гвалту наделал на целый дом. Сбежался народ, пришла полиция... Принялся пристав за лакея, за повара. А лакей говорит:
— Ничего не могу знать, ваше благородие. Все книги читал, а какая причина — не знаю.
Ну, понятно, погубил, чортова сволочь, человека, да и «не знаю». А повар и на самом деле ничего не знает. Он на отлете, его дело — кухня.
А как тут правды добьешься, да и кому надо? Повесился и повесился. Значит, смерть такая пришла.
Ну, похоронили князя. После сродственники приехали, забрали имущество, освободили дом. Только недолго стоял этот дом порожняком: снял его один господин семейный. Снял и переехал. Вот живет сутки, живет другие, а на третьи — бежать.
— Пускай, говорит, чорт в этом дому живет, а не я, православный христианин.
— Что такое? — спрашивают.
— Да в нем, говорит, жить нет никакой моготы. Как полночь, так тут и пошла по всему дому возня: и столы, и шкафы, и диваны передвигают, и кровати, и кушетки, и стульями гремят. Такой стуковень поднимут — волосы дыбом становятся. А засветишь огонь — нет никого и все в порядке, все на своем месте. Потушишь огонь — опять пошла возня.
Не поверили ему, думали — колокола льет. Нет, однако, и другие квартиранты больше трех суток не выживали, такое беспокойство. Вот и не стал никто в нем жить. Да будь он проклят, чтобы за свои деньги житья не иметь! А от какой причины эта возня — никто объяснить не мог. Потом-то уж лакеишка этот разъяснил.
А ему плохо пришлось, так плохо, что хуже и некуда: совсем спился, не за грош пропал. Не прошло ему злодейство его. Затосковал, стал пить. И на местах служил, не без дела был, а вот замучила тоска, он и принялся пить. Ну, как запил, его в шею: кому нужен пьяный лакей? А тут он давай пить и пить. Пропился догола. Оборвался, обтрепался, в опорках — хитрованец настоящий. Все шлялся по кабакам, стрелял. Вот тут он и делал разъяснение насчет этого шума, возни этой.
— Это, говорит, покойный барин, князь Хилков, Брюсову книгу ищет. Это он возню поднимает. — А сам плачет. — Я, говорит, всему причина, я погубил барина через свою собственную дурость.
И рассказал, как он жил у князя Хилкова, как задумал сделаться волшебником, как книгу Брюсову украл и сжег и как через это князь повесился.
— Тут, говорит, во всем виновата моя глупость, несоображение. Князь хотел на Брюса экзамен сдать, так он ведь для этого учился, науку проходил. А я, говорит, без всякого учения хотел постичь волшебство. Вот, говорит, в чем моя ошибка была! — И все плачет...
Ну, подносили, кто рюмку, кто шкалик... Тоже ведь жаль человека, да уж и стар был, седой весь... Так он и околачивался по кабакам. Что это за житье? Хуже собачь- его! И подумаешь, ему ли не житье было? Все готовое, жалованье хорошее... Живи себе, не тужи. А вот по глупости сунулся не в свое дело и человека погубил, и сам на мучение пошел... дошатался, на улице и помер. Кто же виноват, как не сам?
Записано от картузника [1] Семена Кондаршева, лет пятидесяти.
Говорят, будто целая семья, семь душ, повесилась в этом доме. Будто жил один человек с женой и пятеро детей было. И вот этот человек фальшивые деньга делал, а дети и проболтались — все малютки были. Полиция и дозналась. Пришла арестовывать. Двери заперты извнутри. Сколько ни стучались — не отворяют. Взломали дверь Смотрят — висят муж, жена и пятеро детей. Будто в газетах писали об этом.
Рассказывал в харчевне неизвестный мне рабочий.
-
Про этот дом рассказывают на разные лады, вот будто по ночам кто-то ходит по комнатам, стонет. Говорят, муж жену зарезал, а сам застрелился. А за что — не знаю. И вот после этого никто не хочет жить в этом доме.
Рассказывал укладчик дров на дровяном складе, Андрей Яковлев.
-
Слышал еще до войны, будто привидение по ночам ходило в дому. Все в белом, а мужчина или женщина — разобрать нельзя. И был приказ, чтобы полиция подкараулила. Вот стали караулить. Смотрят — идет. Тут давай палить в него из револьверов. Зажгли огонь. Никого нет, а пули на полу лежат. Ну, может, было что другое, а на привидение повернули. Да мне это ни к чему. Люди говорят — слушаешь, не заткнешь уши.
Рассказывал водопроводчик С. Менков.
-
Давно знаю этот домина, лет тридцать — все пустует, все порожняком стоит. Никто жить в нем не хочет от беспокойства... Покою нет.
Слышал — такое тут дело: будто, как полночь — музыка и заиграет похоронный марш... настоящая взаправдашняя музыка. Ну, играет вовсю... А как дадут свет — нет никого, ни единой души... Погас свет — опять началась музыка... Ну вот, это беспокойство и есть, а прочее все спокойно, никакого скандалу нету. Конечно, какой сон при музыка? Ну вот, по такой оказии и нет квартирантов. Да и кто пойдет в квартиру такую с музыкой? На беса она сдалась?
А музыка эта вот откуда — тут происшествие. Кровь человеческая тут пролилась. Один граф ли, князь ли смерти себя предал. Из полковников был, и жил в этом доме. А жена у него — красавица на всю Москву. Вот через нее и пошло: с офицером драгунским сбежала. А полковнику от этого срамота. День, другой сумрачный ходит, все молчит... После того созвал офицеров, пир устроил. Вот и сидят эти господа, пьют, едят, и музыка тут играет... Ну, одним словом, бал. А на дворе ночь. Вот полковник говорит:
— Вы на часы смотрите. Как будет двенадцать часов, скажете мне.
Ну, они не знают, к чему это, а все же давай смотреть на часы. Ну, хорошо... Вот смотрят на стрелку. И вот стрелка как раз на двенадцати остановилась... Они и говорят:
— Ровно двенадцать, минута в минуту. Тут он шинпанского стакан выпил.
— Я, говорит, через срамоту пропадаю, жена осрамила меня кругом. Я через эту срамоту и глаза никуда показать не могу. — И после этого приказывает солдатам-музыкантам: — Музыка, играй похоронный марш!
И как музыка заиграла, он и бабахнул себе в висок. И тут ему конец. Ну, сам себя убил — его дело. Чего уж тут? Конечно, нехорошо, грешно...
Он вот виноватит жену: срамоту напустила на него. Да ведь как тут по совести рассудить? Ну, убежала, не она первая, не она последняя. Мало ли таких канареек? — сколько угодно. И что же — все в висок себе стрелять за такую пустяковину? Конечно, ему срамота: полковник, а жена беглянка. Ну, не стерпел и сгинул человек через эту канарейку самую. Только нехорошо и грех большой...
Ну так вот, с той поры в этом дому музыка играет. Ну, какой квартирант станет жить? Жуть возьмет такая и скажешь: «И даром не надо мне этого дома».
И давно толкуют про это самое. Ну, которые и говорят — «неправда». Ну, ежели неправда, с чего же никто не нанимает его? Квартиранта и арканом в него не затянешь. Стало быть, правды-то есть сколько-нибудь. Вот и хозяин, сказывают, давно откачнулся от него. Продавал все... Расхваливал — хороший домик. Только, видно, дураков еще не нашлось, чтобы этакие дома покупать. Вот он и стоит без квартирантов, с одной этой музыкой.

Записано от старика нищего, Алексея Голубева, крестьянина Тверской губернии. В Москве он живет, по его словам, лет сорок. В молодости работал на земляных работах, был копачом, был носильщиком, носил кирпичи на постройку. Живал в дворниках, но ужиться не мог из-за пьянства. Пить начал смолоду, не переставал и в старости. Пьянство и довело его до нищеты. Познакомился с ним в 1921 г., в харчевне, встречался с ним несколько раз, потом потерял из вида.
Этот дом, бывший особняк, стоит на Арбате под номером 14 и представляет собой большое старинное одноэтажное каменное здание с подвальным помещением и довольно обширным двором, в глубине которого видно одноэтажное строение, вероятно, когда-то служившее кухней и людской. Обращает на себя внимание фасад главного дома с огромным шестиколонным балконом и десятью высокими окнами. Парадный подъезд очень незатейлив: это обыкновенное крыльцо из тесаного камня со ступеньками с трех сторон. Над ним покоится на двух железных столбиках тоже незатейливый зонтик. Ворота железные и, кажется, не очень давнего происхождения. Со двора, недалеко от ворот, имеется другой подъезд — высокое открытое каменное крылечко, украшенное одним стоящим бронзовым львом. Говорят, был и другой, но он куда-то исчез.
Произвести более или менее детальный осмотр дома со двора и познакомиться с расположением его комнат мне не представилось возможности. Точно так же не удалось установить, кем и когда он был построен.
Среди старожилов Арбата он известен, помимо названия «проклятого», еще как дом князя Оболенского. Одна из записанных мною легенд строителем его называет также князя Оболенского, а время постройки относит приблизительно к 1813 г. — сейчас же после того, как Наполеон из Москвы ушел. Одна из моих знакомых, живущая более двадцати лет на Арбате, говорит, что владельцем дома называли князя Хилкова...
Мое знакомство с домом началось с июня 1919 г., когда я по май 1921 г. торговал книгами на его подъезде. В 1919 г. он был необитаем, затем в нем поместилась Государственная закройная, мастерская, на которую однажды летом бандиты сделали налет: связали сторожа, забрали несколько сот катушек швейных ниток и благополучно скрылись. Вскоре мастерская была переведена в другое место. Около этого времени во дворе вспыхнул пожар: загорелся небольшой сарай, который быстро и сгорел до тла.
Затем в доме находился главный склад спичек — «Главспичка», после него — какая-то канцелярия, потом — контора винной торговли «Винторг», которая находится в нем сейчас.
О том, что дом носит название «проклятого», я узнал от некоторых из моих покупателей. Мои расспросы относительно происхождения этого названия дали такие результаты: о том, что он пользуется худой славой, известно многим, но очень немногие из них знакомы с обстоятельствами, при наличности которых создалась такая печальная известность. Те же, кто был осведомлен об этих обстоятельствах, не могли, за малым исключением, изложить их в более или менее законченной форме рассказа, легенды, а передавали их в виде скомканных отрывков, снабжая выражениями «говорят», «будто», «правда ли, нет ли», что говорит о не вполне доверчивом отношении их к описываемым событиям. Со своими расспросами я обращался к рабочим, ремесленникам, уличным и базарным торговцам, а также к некоторым из интеллигентных людей, главным образом, к тем, которые сравнительно давно живут на Арбате. В последнем случае я узнал немногое. Оказалось, что многие из них даже и не подозревали о существовании «проклятого» дома на Арбате, и только в одном случае жена профессора рассказала, что в начале девяностых годов распространился слух о привидениях и ночных плясках духов в этом доме. Затем полицейское расследование выяснило, что в подвальном помещении дома собирались воры, жулики и устраивали свои оргии. По изгнании этих непрошенных квартирантов прекратились в доме ночные пляски духов, но название «проклятого дома» утвердилось за ним на том основании, что в нем когда-то произошло выдающаяся по своей обстановке кровавая драма. Произошла ли эта драма в действительности — рассказчица не знает. ... [2]
*
1. Картузник — мастер, делавший картузы, фуражки и т. п. головные уборы.
2. К публикации данного сюжета в сборнике «Московские легенды» (М., 1928) имелось следующее примечание П. И. Миллера:
«В 1793 году владение принадлежало губернскому прокурору князю Петру Шаховскому; в 1818 г. его дочерям Елизавете и Анне Петровнам Шаховским; в 1826 г. княжне Анне Петровне Шаховской, в 1842 г. надворной советнице Александре Оболенской. Далее дом продолжает оставаться за Оболенскими до революции. Владение, по всем вероятиям, не меняло своих размеров, одной стороной выходя на Арбат, другой в Кривоникольский переулок и заключая в себе 1105 кв. сажен. За домом, выходящим на Арбат, по бокам двора тянутся службы, одноэтажные каменные скучные постройки, однако гораздо более древние, чем самый дом (деревянный), постройку которого надо отнести не раньше как к 30—40-м годам XIX века.
Многие из присутствовавших на заседании (общества «Старая Москва», на котором зачитывались легенды, записанные Барановым В. В.) подтвердили недобрую славу этого дома, а также привели несколько фактов, объясняющих присутствие в легенде некоторых имен и некоторых событий....
Н. П. Чулков привел чрезвычайно важную справку, что в этом доме действительно повесился сын князя М. А. Оболенского. В 70 и 80-х гг. прошлого века дом был не жилой. В конце XIX века Н. П. сам неоднократно бывал в этом доме.
А. М. Васнецов вспоминает, что в 90-х годах прошлого века в этом доме жил В. В. фон Мек, у которого он неоднократно бывал и который на чертей не жаловался, т. к. виновников, создателей легенд, в это время из дома удалили — их рассчитали.
Мне тоже пришлось на заседании привести справку. Как раз после того, как в доме повесился сын М. А. Оболенского и дом стоял пустой, его брат А. А. Оболенский перевез в 80-х годах огромную коллекцию всевозможных предметов, собранных незадолго перед тем умершим его родственником князем Хилковым. Сперва он вместе с вдовой Хилкова А. М. Хилковой жил в этом доме, но здесь оказалось им тесно и неудобно, т. к. комнаты были переполнены всевозможными вещами, почему они и переехали в свой дом на Сивцевом Вражке и дом опять оказался необитаемым, кроме нескольких слуг, приставленных для охраны. Началась распродажа вещей. Прийти покупать мог всякий, но не всякому Оболенский продавал вещи; у него были свои капризы. Покупали вещи и московские коллекционеры, как Остроухое, Щукины и др. Среди предметов было множество картин и гравюр, последние имели опись, состоявшую из огромной стопы бумаги. Именно к этому времени — к средоточию множества ценных вещей в доме, началу их распродажи и выезду самого Оболенского из дому — и относится возникновение легенд о привидениях, летающих чертях, музыке после 12-ти часов ночи и тому подобных вещах, якобы совершающихся в доме. Имущество, несомненно, расхищалось, может быть при помощи «охраны», может быть при содействии уволенного за пьянство лакея. Покушаясь на кражу прекрасной фарфоровой люстры, воры не смогли ее снять с цепи, сильно порезали себе руки, так что следы крови были очень заметны. Это могло послужить основанием для того, чтобы пошли слухи, что в доме кого-то зарезали и т. п. Одно время, уже в двадцатом веке, этот дом снимал и жил в нем известный оригинал, крупный винодел и владелец имения в Крыму «Новый свет» князь Лев Сергеевич Голицын.
Дочь последнего владельца «Проклятого дома» Н. Н. Оболенского замужем за ныне здравствующим академиком А. Е. Ферсманом.
Е. С. Петрова на том же заседании 31 марта рассказывала, что она, живя в 1911 г. в этом районе, неоднократно слышала рассказы про дом Оболенских. В этих рассказах дом назывался проклятым и определенно говорилось, что там живут черти, которые по ночам бросаются вещами и посудой. Насколько эти легенды и слухи были общеизвестны и внушали к себе ужас, можно видеть из того, что ночью пешеходы, проходя около этого дома, или извозчики, проезжая по Арбату, определенно держались противоположной стороны улицы, а некоторые суеверные даже творили крестное знамение.
Это впечатление и это отношение к дому могу полностью подтвердить и я, как непосредственный свидетель того же самого».
Дом, о котором идет речь в легенде, не сохранился.

Многие любители "Мастера и Маргариты" точно читали гипотезу, что на истинный образ Коровьева Михаила Афанасьевича вдохновил рыцарь с дома Филатовой. Дом был построен в 1912г. в рекордно короткие сроки — за пол года — и предназначался для самой состоятельной публики. Для начала XX столетия дом выглядел небоскребом. Архитектором был Дубовской. Но мы не будем останавливаться на этой популярной легенде, а расскажем другую.
Существует красивая городская легенда, согласно которой для охраны Москвы с разных сторон света на фасадах домов было установлено семь рыцарей в полный рост: четыре на самом опасном, западном направлении, а также по одному на северном, южном и восточном. Дома эти были построены примерно в одно и то же время архитекторами Валентином Дубовским и Василием Волокотиным. Случайное ли это совпадение или заказ – не известно.©


Напротив псевдоготического творения Дубовского, рядом с театром Вахтангова, находим милый розовый домик №28. По словам гида именно здесь Маргарита, пролетая невидимкой, встряла в разговор двух ругающихся женщин. Если честно, то по моему скромному мнению, это случилось дальше по переулку, так как зданию не хватает этажа. Но все равно стоит приглядеться к фасаду, ибо на нем притаились морды то ли чертей, то панов. Поэтому особняк иногда называют "домом с демонами".

Следующим пунктом нашего маршрута станет уникальный деревянный дом, который имеет очень молодую мифологию. Здание располагается в Староконюшенном переулке (д. 36), но его прекрасно видно и с Арбата.

Дом Пороховщико́ва построен в 1871—1872 годах для российского предпринимателя и мецената А. А. Пороховщикова. Здание, построенное на древнем фундаменте из дерева, удачно синтезировало приёмы национальной архитектурной традиции. Сложенный из толстых брёвен, украшенный резными наличниками, карнизами и подзорами, особняк сочетает крупные объёмы и не лишённый живописности облик. Проект дома в 1873 году получил премию на Всемирной выставке в Вене.
В 1995 году дом был передан в долгосрочную аренду (сроком на 49 лет) актёру А. Ш. Пороховщикову, правнуку А. А. Пороховщикова.
Еще при жизни актер Пороховщиков любил рассказывать истории про привидение маленькой девочки, которые он и его прислуга видели в доме.
Нет никаких более ранних историй про призрачных жильцов дома, поэтому многие москвоведы и историки считают, что мужчина фантазировал. Есть, правда, И. Сергиевская, которая упоминается в некоторых статьях как историк, но стоит ли доверять человеку, который частенько участвует в "Битве экстрасенсов" и собирает современную мифологию (в книге "Москва Таинственная", например, она на полном серьезе вставила кусок рассказа одного пользователя с древнего форума).
Но если верить, что души самоубийц становятся узниками того места, где расстались с жизнью, то дом все-таки стал прибежищем для одного такого призрака. В 2012 году в доме покончила с собой жена последнего Пороховщикова. Женщина довольно странная, так как на балконе особняка организовала два мемориала - своей матери и любимой собаке - из кладбищенской земли, венков и свечек.
Сейчас особняк заброшен. Дальнейшая судьба неизвестна, а внутрь часто забираются бомжи.
Кое-что интересное есть на правой стороне дома - сграффито булгаковского Ивана Грозного. Хочешь - не хочешь, а Арбат все равно приведет тебя к персонажам булгаковских произведений. Если вы любите этих героев, то вам обязательно надо пройти квест "Найди все сграффито по Булгакову". Правда, Воланда довольно быстро закрасили (почему-то кажется, что инициатива жильцов дома, которые не хотели дьявольский образ на своем жилище). Во многих блогах написано, что мест 9 (с еще живым Воландом), но на самом деле их изначально было 10. Только вот Аннушку быстро облили какой-то гадостью, и она сразу выпала из списка, но все же найти ее можно.


Если мы уйдем от Арбата в сторону Пречистенки, то можем дойти до Пречистенского переулка. Интересно его старое название.
Изначально переулок назывался Мёртвый. Существуют разные версии происхождения этого названия. Так, полагали, что оно дано по фамилии домовладелицы начала XVIII века Ф. Б. Мертваго. По другой версии имя переулка напоминало о смерти обитавших здесь жителей в результате эпидемии холеры в начале XIX века. Но установлено, что название существовало, как минимум, уже в 1782 году. Довольно убедительна версия о том, что первоначально название было терминологичным: мёртвыми назывались переулки (и таких в Москве было известно несколько), которые по каким-то причинам становились тупиковыми, непроезжими (пусть и временно). Но сравните с названием соседнего Большого Могильцевского переулка*, названного по местности Могильцы. Оно могло отражать как характер местности (могилистые места — неровные места), так и былое наличие там могилы — языческого курганного захоронения. Современное название получил в XIX веке по близлежащей улице Пречистенка.

* Большой и Малый Могильцевский переулки названы в 1922 году по названию местности Могильцы "небольшие холмы, кочки", "неровные, всхолмленные кочковатые урочища". Высказывалось предположение, что местность Могильцы (Могилицы) получила название по кладбищу при церкви. Но до эпидемии чумы 1771 года кладбища существовали практически при каждой приходской церкви. Поэтому данный признак вряд ли мог лечь в основу названия местности. Прежнее название переулков — Большой и Малый Успенские — было дано по церкви Успения Пресвятой Богородицы "что на Могильцах" (известна с 1560 года, перестроена в 1799—1806 годах; закрыта в 1932 году и частично разрушена).
Надо заметить, что церковь Успения очень красива и немного необычна для Москвы.

"Жил я в Москве, у Успения - на - Могильцах, в доме чиновника Трупова, стало быть, в одной из самых глухих местностей Арбата."А.П.Чехов «Страшная ночь»

А есть еще Чертольский переулок, который в древние времена именовался Божедомским по приделу мученицы Параскевы Пятницы Божедомской при церкви Спаса нерукотворного образа «что на Убогом дому». А мы помним, что такое божедомка - место для погребения умерших внезапной («невольной») смертью (без покаяния и причастия) - «невольных», или «заложных», покойников (удавленников, утопленников, замерзших, самоубийц, странников и др.). Поэтому уже давно здесь ходят легенды о толпах призраков в этом маленьком переулке.


Гораздо больше сведений сохранилось о прихожанах храма свтт. Афанасия и Кирилла в Сивцевом Вражке. Правда, это сведения архивные, а не с кладбищенских надгробий. Здесь на приходском погосте были похоронены: дьячок Михаил Акимов, банный водолив Тимофей Дмитриев, подключник Т. М. Исаков, отставной стрелец Яким Карпов, стряпчий Хлебного двора Г. С. Лавров, просвирница Меланья Кузьмина, сытник А. П. Пашков, недоросль Никита Поскотин, стольник М. П. Сомов, советник Соляной конторы К. Л. Чичерин, государев иконник Тимофей Яковлев. Современный храм свтт. Афанасия и Кирилла относительно новый. Он был построен в 1856 году. Но до него на этом месте стояли поочередно несколько деревянных церквей, начиная с первой половины XVI века. Почему этот приход и считается сейчас одним из старейших в Москве.
В писцовую книгу 1689 года какой-то дьячок трудолюбивый, может быть, и сам Михаил Акимов, вписал, между прочим, сведения о размерах приходского кладбища: «По нынешней мере под церковью земли и кладбища в длину 17 сажень, поперек 12 сажень». В переводе на метрическую систему получается, что погост, вместе с находящейся на нем церковью, занимал участок в 36 на 25 метров. Это немного. Но для Сивцева Вражка не так уж и мало. Это место испокон считалось престижным: там даже и в XVII веке было тесно. Не случайно впоследствии московскую Пречистенскую часть стали сравнивать с фешенебельным парижским Сент-Жерменским предместьем.
Такого же приблизительно размера или немногим больше были все московские приходские кладбища. В «строительной книге» 1657 года, между прочим, есть такая запись: «Церковь деревянная Николы Чудотворца, что в Кузнецкой слободе. Под церковью земли и кладбище вдоль 24 саженей, поперек 18 саженей, и то кладбище тесно…» Верно недовольный теснотой Николо-Кузнецкого кладбища царствующий в то время Алексей Михайлович распорядился прирезать к нему дополнительные площади. В «строительной книге» об этом говорится: «…И по государеву указу из церкви Николы Чудотворца, что в Кузнецкой слободе, взято вновь под кладбище позади олтарей церковных порожних земель 4 сажени, подле того взято из попова Поликарпова двора поперек 3 сажени. И по государеву указу около той церкви старое кладбище огорожено забором наглухо…» Сейчас «позади олтарей» церкви Николая Чудотворца стоит новый корпус Свято-Тихоновского православного университета — студенческая трапезная с конференц-залом.
В 1972 году возле храма свтт. Афанасия и Кирилла рыли траншею и обнаружили большое захоронение… одних черепов. По мнению ученых, здесь, на одном из московских приходских погостов, были захоронены головы казненных по воле Ивана Грозного. Тела же их, вероятно, закопали еще на каком-нибудь погосте — на другом конце Москвы. Вот тоже деталь, свидетельствующая о прежних нравах: головы казненных могли похоронить отдельно от тел. Это, наверное, тогда считалось дополнительным наказанием. © Рябинин "Мистика московских кладбищ"
По другой версии: Это были погребенные головы московских стрельцов, казненных царем Петром: один из черепов даже держал в зубах иконку. Возможно, были связаны руки. Так или иначе, но считают, что были найдены следы древних казней. А стрелецкие полки и в допетровское и в петровское время стояли в этой местности в большом количестве.

На этой же улице есть еще одна интересная церковь - Храм священномученика Власия в Старой Конюшенной слободе

Московская действующая церковь во имя священномученика Власия, одна из стариннейших в Москве, находится между Пречистенкой и Арбатом, на углу Гагаринского переулка и Большого Власьевского, названного по этой церкви. В середине XVII века, было выстроено новое каменное здание слободской Власьевской церкви, дожившее до наших дней.
Единственная в столице церковь, освященная во имя этого святого, она стояла здесь еще с незапамятных времен и появилась, по мнению ученых, в XVI веке и даже ранее. В одном старинном документе 1625 года она значилась как церковь св. Власия, "что на Козьем болоте". Возможно, это была простая ошибка. Ведь тогда "Козьим болотом" именовалась совсем другая, очень обширная местность - в районе современной Спиридоновки.
Но не исключено, что эти две местности старой Москвы, отдаленные друг от друга довольно большим расстоянием, были произвольно территориально объединены в этом документе в одну область и по тому принципу, что в них обеих размещались старинные дворцовые слободы.
В приходе Власьевской церкви, в частности, находилась Старая Конюшенная слобода, оставшаяся в памяти Москвы в названии одного из переулков между Пречистенкой и Арбатом.
В середине XVII века, было выстроено новое каменное здание слободской Власьевской церкви, дожившее до наших дней. Слободской, потому что издревле святой Власий, как и свв. Флор и Лавр, почитался покровителем домашнего скота, животных и лошадей. Обряды, ежегодно проводившиеся около этих церквей, были очень схожи, и потому постройку красивой приходской церкви связывают именно с Конюшенной слободой.
Как к Фроловской церкви водили на храмовый праздник лошадей, так и к Власию на Пречистенку ямщики, извозчики и конюхи на день памяти этого святого по обычаю приводили своих "принаряженных" лошадей, празднично украшенных лентами и цветами, вплетенными в расчесанные гривы. Лошадей трижды обводили вокруг храма и после молебна окропляли святой водой.
Скромная Власьевская церковь окончательно обрела свой нынешний вид на исходе XVII века и была восстановлена после нашествия Наполеона. Главный ее престол был освящен во имя Преображения Господня, а, кроме Власьевского придела, в ней находились еще Казанский, Никольский и Серафима Саровского. Примечательно, что в ее иконостасах были серебряные Царские Врата.
После революции храм не сразу закрыли, и в 1921 году здесь приключилась одна из самых знаменитых в Москве историй. Осенью 1921 года приехавшая в Россию по приглашению Луначарского американская балерина Айседора Дункан познакомилась с Сергеем Есениным. Их первая встреча произошла в пресловутом доме Пигита на Большой Садовой, 10, на вечере в квартире у художника Г. Якулова.
Они никогда не видели раньше друг друга и даже не могли объясняться на каком-то одном языке: Есенин говорил только по-русски, а Айседора, владевшая несколькими языками, могла начать фразу по-французски, продолжить ее по-английски, а закончить по-немецки, но до встречи с Есениным не знала ни одного русского слова. Тем не менее, уже через несколько минут после знакомства Есенин стоял перед Дункан на коленях и читал ей свои стихи, а она гладила его по голове, восторженно приговаривая: "За-ла-та-я га-ла-ва!".
Глубокой ночью повез их извозчик на Пречистенку, где жила тогда Айседора. Путь был долгим - через Садовые, Смоленскую, Арбат... Лошадь медленно брела по темным пустынным переулкам, и уставший извозчик нечаянно заснул. Есенин с Дункан оживленно беседовали и не обращали внимания на дорогу. И только переводчик балерины Илья Шнейдер вдруг заметил, что лошадь заблудилась и ходит вокруг церкви св. Власия в Гагаринском переулке. Видимо, лошадь вспомнила эту церковь, к которой ее приводили каждый год, и в точности повторяла обряд.
Шнейдер потряс извозчика за плечо: "Эй, отец, ты что, венчаешь нас?! Вокруг церкви, как вокруг аналоя, третий раз едешь!" Есенин, услышав, расхохотался: "Повенчал! Повенчал!" А когда перевели Айседоре, она обрадовалась и заулыбалась: "Mariage!"("Свадьба!")
Забавное происшествие в действительности оказалось предзнаменованием. Уже весной 1922 года Есенин и Дункан поженились.©
Стоит напомнить, что за образом святого Власия возможно стоит славянский бог Волос (Велес) - «скотий бог».