К.Е. Корепова "Русские календарные обряды и праздники Нижегородского Поволжья"

Ряженье было непременным развлечением молодежи в святки. Особый интерес представляет документ XVII в. - челобитная нижегородских священников патриарху, в которой среди затей "затей бесовских", которые "творят" нижегородские жители в святки, описывается и ряженье: "И делают гсдрь лубяныя кобылки и туры и оукрашают полотны и шелковыми ширинками и повешивают колоколцы на ту кобылку, а на лица своя полагают личины косматыя и зверовидныя и одежду таковую ж, а созади себе оутверждают хвосты, яко видимыя беси, <...>и сим гсдрь образом не токмо по домох, но и по оулицах града и по селом и по деревням ходяще..."
Мир мертвых в ритуале ряженья представлен, прежде всего, масками "смерти" и "покойника". "Смерть" старались изобразить страшной, иногда делали непомерно большой ("садится парень на плечи другому, берет косу"). Главным отличительным признаком смерти был белый цвет. Иногда использовали настоящую "смёртную одёжу", приготовленную по обычаю пожилыми людьми для себя. "Нарядятся вон смертно. Вон старик Осип у нас был. Смертно платье нарядит, лапти обует и всё. И пойдем в Липовку. А чё говорили? - По матерному матерились. Я не пела частушек, у меня плеть была".
Иногда "смерть" ходила с косой или серпом, но обязательным атрибутом ее был жгут из скрученной соломы, кнут, или плеть, ремень, которыми она стегала всех встречных: "жгут совьют, хлестали девок-то", "смерть ходила с нагайкой". "Представьте себе, - писал корреспондент "Нижегородских губернских новостей" [НГВ, 1890, №2], - фантастическую картину: ночью <...>бегают закутанные белые фигуры и при этом вооруженные жгутами; замогильные тени при первой встрече <...>набрасываются и немилосердно хлещут своими жгутами встречного". Иногда "смерть" хлестала веником: "У нас сосед зуб из картошки вырежет, возьмет серп, веник и ходит по домам. Всех пугает, веником попарит березовым".
На беседках "смерть" или сопровождающие ее парни (они не были ряжеными) заставляли девушек кланяться. "Смерть" сохраняла молчание - знак принадлежности "иному" миру. В нижегородском ряженье представлен и другой признак представителей мира мертвых - слепота: в Ардатовском р-не (с. Личадеево) при "похоронах покойника" за гробом шли "старухи" с завязанными глазами.
Если маска "смерти" распространена преимущественно в северных заволжских районах, то "рядить покойника" было принято повсеместно. В отличие от "ходячей смерти", "покойник" обычно изображался лежащим в гробу. Рядился им, как и "смертью", мужчина, делали также чучело покойника. В маске "покойника" не важен был костюм, здесь главным атрибутом являлся гроб. В Заволжье, как и в случае ряженья "смертью", иногда использовали настоящий гроб - колоду, приготовленную кем-либо из стариков себе. Но чаще в качестве гроба использовалось корыто, или просто "покойника" клали на доски, возили его на санках. Разыгрывалась типичная для русской традиции сцена проводов/похорон "покойника, однотипная с северной игрой в "Умрана": "покойника" несли или везли по деревне, "старухи" вопили, обязательно в среде провожающих был "поп", который размахивал кадилом-ошметком, нецензурно ругался - "отпевал". "Покойника" приносили в избы, где проходили девичьи беседки, и кто-либо из главных организаторов "похорон", обычно один из парней, которые "таскали" гроб, заставлял девок целовать покойника - "прощаться" с ним. "К "покойнику" подводили - целуй, а у него шильце тоненькое. Которым даст поцеловать, а котора визгнет, отскочит"; "волокут девок в рыло целовать или даже в "шишку". Игра в "покойника", как и другие святочные игры, обязательно включала эротический элемент (укол, целование "шишки"). В конце игры "покойник" оживал: вскакивал, гонялся за девками. Если "таскание покойника" по деревне, особенно на юге области, было веселой шуткой и вызывало бурный смех, то сцена прощания всегда вызывала еще и страх. "Потом парни приносили "покойника". Нарядят какого мужика или парня, зубы ему из картошки сделают, глаза - из бумаги. Страшный! И девок подводят к нему целовать его, прощаться, значит. А страшно так, но пойдешь". В Чкаловском р-не над "покойником" приговаривали: "Покойник, покойник, умер во вторник, в среду година, четверг сорочина".
Ряженье "покойника" и "похороны" его в южной части области входило, помимо святок, в другие обрядовые комплексы - "похороны Костромы", "похороны Кузьмы-Демьяна", но покойника в них изображало чучело, и, соответственно, сцены оживления не было, а сцена прощания разыгрывалась сходно со святочной. "Похороны покойника" здесь включались также в свадебное ряженье, и в этом случае роль покойника могла играть женщина.


Ритуальное бесчинство, или поведение вне рамок дозволенного в обычной жизни (антиповедение), в народной культуре связано с мифологическими представлениями о периодическом "старении", "ветшании" года, накоплении деструктивных элементов в мире в кризисный период. "Период святок являет картину деструкции, временного хаоса, необходимого для последующего обновления мира и установления новых связей и отношений". Формой выражения "временного хаоса" является и ритуальное бесчинство. На Нижегородчине оно было приурочено в основном к святкам и обозначалось повсеместно термином "озоровать", а в Заволжье еще и термином "кудесить/кудеса", т.е. так же, как и ряженье. Организаторами и участниками бесчинств были обычно молодые парни, часто ряженые (отсюда совпадение терминов). Бесчинства совершались как в избе (шум, разбрасывание мусора, прятанье вещей и т. п.), так и на улице, в последнем случае не обязательно ряжеными.
Бесчинства проявлялись в нарушении обычного состояния пограничных локусов дома (окон, двери, печной трубы, ворот). Самой распространенной формой этого рода было заваливание дверей в доме: их подпирали снаружи, чем-нибудь заваливали (устраивали баррикаду у дверей), засыпали вход снегом. "Озоровали... Приперли меня, дак не могла вылезти, разваливали соседи: все дрова поваляли на мост, на крылец, чтобы дверь не открывали"; "нам наклали <дров у двери>до крыши и сверху елочку воткнули" - таковы типичные рассказы о бесчинствах данного рода. В Заволжье дверь обычно замораживали: "Который раз зальем старух. Снегу намешаем в воду. Они встанут и не знают, как выйти: "Ой, опять лешовы сучки, опять залили! Иди ко мне, открой али выруби, меня сегодня залили!" - в окошко стукают. Старухи караулили, все ночи не спали".
Другая форма бесчинства - нарушение обычного положения хозяйственных предметов. Самой частотной формой из этого типа бесчинств было разрушение поленницы дров, растаскивание бревен: "поленицы дров к соседу под дверь перенесут", "на крышу аж двухметровые бревна бросали", на крышу забрасывали и козлы. Так же часто встречается в описаниях и перемещение саней: их увозили к соседу, спускали в овраг, свозили в одну кучу и связывали оглобли.
Одной из форм бесчинств было пугание хозяев дома. Пугали шумом: "к пробою привяжут нитку и дергают, побрякивают", "через окошко палку просунут в подпол и стучат по полу", с улицы подвешивали картофелину к окну, и она стучала о стекло, или просто били чем-нибудь по стенам дома ("поддавали гороху"): "поленом били об угол избы, даже у старух иконы падали".
Пугали "смертью": обычно из тыквы делали страшную "рожу" (вырезали "глаза", "рот" со страшными зубами, внутрь вставляли зажженную свечу), прикрепляли тыкву к палке, выставляли у окна дома, потом стучали в окошко, чтобы хозяева выглянули. "Озоровали, пугалов всяких делали. Головяшку какую-нито, кокошку, она святится - горит, горит, горит... Бабы в окошко выглянут - видят огонек. Мертвецов делали. Голову в окошко ставили: чугунок худой найдем, повесим на палку, обвяжем... ну, и сунем в окошко-то. И "караул, караул!" А если у кого недавно умер!? Но после ругали: не надо к таким людям, у кого горе такое - и ставить не надо". В Варнавинском районе делали чучело: брали сноп соломы, надевали "рубашки мужицки", шапку, зубы из редьки делали, "мукой рожу набеливали", привязывали к дощечке и тоже выставляли у окон. В Воротынском районе рядили для того же "мертву ногу": палку обертывали онучей, прикрепляли лапоть и выставляли с улицы у окна. Интересно, что в нижегородских быличках сходно пугает человека "нечистая сила" - он видит идущую за ним лошадиную ногу.
В единичных случаях отмечено раскатывание колодца, замазывание ворот дегтем, увод скота со двора, воровство вещей и сваливание их в одну кучу. "Однажды парни выволокли на дорогу телегу - прицеп от трактора, и побросали туда вещи, собранные со всего села: санки, ведра, лыжи и др. На другой день люди разбирали кучу". В Ковернинском районе озорством было публичное извещение разными способами о любовных связях односельчан. Характерен в этом отношении рассказ жителей д. Вязовка: "Баловались сильно. <...>. А один у нас дружил с одной. Максим Платов с Катей Варнаковой. Она забеременела. А брать-то не стал замуж. А у него тес был напилен, дом крыть. Они взяли да в две тесины ночью от его-то крыльца да к ее-то крыльцу весь тес выложили". Заметим, что "связывание" ("канат тянуть", "телефон") в Ярославской области входило в состав свадебной обрядности: после просватанья веревку (ленту) протягивали между домами жениха и невесты.
Озорство воспринималось как положенное в святки, как ритуальная данность и не наказывалось. Как выразилась одна из информантов, "теперь за чудеса лет пять бы дали, а раньше ничего не было". Итак, в Нижегородском Поволжье были известны все виды бесчинств, характерные для русской и шире - славянской традиции.


Популярнейшее у русских гадание, известное также в Полесье, на Нижегородской земле распространено повсеместно и имеет несколько разновидностей. Простейшая форма, возможно, начальная, включенная в комплекс поверий о духах-хозяевах: замыкали на ночь замком реальный колодец, ключ клали под голову, чтобы во сне увидеть суженого. В Шахунском р-не считали, что утром колодец необходимо разомкнуть до того, как кто-нибудь пойдет к нему за водой, иначе "черт привяжется и утащит". Возможно, черт здесь совместился с хозяином воды, он выходит ночью и до начала дня должен вернуться в свой локус. В Городецком р-не говорили, что если не отомкнуть вовремя колодец, то из колодца уйдет вода, то есть хозяин покинет свое место или накажет. В ряде мест области безотносительно к гаданию существовал запрет запирать колодец.
В большинстве вариантов произошло метонимическое замещение колодца частью воды из колодца. Замыкали в доме реальное ведро с водой: вешали замок на дужку или запирали замком дужки двух ведер, ключ клали под голову. Еще одна разновидность: замыкали ведро с водой, ключ клали под голову. Но еще в дополнение делали из лучин колодец, в него ставили стакан с водой. Вариант единственный, он отразил замену в обрядовой практике реального колодца, во-первых, ведром с водой, а во-вторых, его изображением, в котором в то же время сохраняется реальная вода.
Редкий вариант: из лучин делали колодец, ставили его под кровать, в него помещали блюдце с водой. Колодец обычно делали из лучин и щепок. Он мог быть из нескольких "венцов" ("из сорока лучин"), и в этом случае его помещали под кроватью или рядом с постелью. Чаще колодец был еще более абстрактным - состоял из четырех лучин, сложенных квадратом (то есть имел один "венец"), в этом случае его клали под подушку, вода отсутствовала совсем. Здесь произошло полное замещение реальных вещей их символами. Данный тип по частности употребления стоит на первом месте. Встретился единственный вариант, в котором колодец лепили из воска. Записан вариант гадания с замыканием колодца, где произошла замена сосуда с водой, а соответственно мотивации призыва: замыкали рукомойник, а звали суженого прийти умыться.
Таким образом, в нижегородской традиции представлены разные стадии трансформации гадания: замены реального колодца символическим изображением его (из щепы, воска) и метонимические замены содержимого колодца (вода в ведре, рукомойнике, блюдце). Своеобразная метонимическая замена колодца встречается в районах Поочья: там гадающая девушка откусывала щепочку от реального колодца и клала ее под подушку, так же призывая суженого прийти поить коня.
"Замыкание колодца" сопровождалось соответствующими приговорами-просьбами: "Суженый, ряженый, приходи ко мне в колодец за водой!", "...будешь коня поить, приходи ко мне ключа просить!", "Суженый, ряженый, приходи ко мне наряженный ключа просить, коня поить!", "...приходи коня поить, ведро просить!", "...поедешь в дорогу, приезжай ко мне за ведром коня поить!", "Молодец, молодец, приди, открой мне ведро с водой!"